[ Оглавление ]
[ Пролог ] [ Глава 1 ] [ Глава 2 ] [ Глава 3 ] [ Глава 4 ] [ Глава 5 ] [ Глава 6 ] [ Глава 7 ] [ Глава 8 ] [ Глава 9 ] [ Глава 10 ] [ Глава 11 ] [ Глава 12 ] [ Глава 13 ] [ Глава 14 ] [ Глава 15 ] [ Глава 16 ] [ Глава 17 ] [ Глава 18 ] [ Глава 19 ] [ Глава 20 ] [ Глава 21 ] [ Глава 22 ] [ Глава 23 ] [ Глава 24 ] [ Глава 25 ] [ Глава 26 ] [ Глава 27 ] [ Глава 28 ] [ Глава 29 ] [ Глава 30 ] [ Глава 31 ] [ Глава 32 ] [ Глава 33 ] [ Глава 34 ] [ Глава 35 ] [ Глава 36 ] [ Глава 37 ] [ Глава 38 ] [ Глава 39 ] [ Глава 40 ] [ Глава 1 ч. 2 ] [ Глава 2 ч. 2 ] [ Глава 3 ч. 2 ] [ Глава 4 ч. 2 ] [ Глава 5 ч. 2 ] [ Глава 6 ч. 2 ] [ Глава 7 ч. 2 ] [ Глава 8 ч. 2 ] [ Глава 9 ч. 2 ] [ Глава 10 ч. 2 ] [ Глава 11 ч. 2 ] [ Глава 12 ч. 2 ] [ Глава 13 ч. 2 ] [ Глава 14 ч. 2 ] [ Глава 15 ч. 2 ] [ Глава 16 ч. 2 ] [ Глава 17 ч. 2 ] [ Глава 18 ч. 2 ] [ Глава 19 ч. 2 ] [ Глава 20 ч. 2 ] [ Глава 21 ч. 2 ] [ Глава 22 ч. 2 ] [ Глава 23 ч. 2 ] [ Глава 24 ч. 2 ] [ Глава 25 ч. 2 ] [ Глава 26 ч. 2 ] [ Глава 27 ч. 2 ] [ Глава 28 ч. 2 ] [ Глава 29 ч. 2 ] [ Глава 30 ч. 2 ] [ Глава 31 ч. 2 ] [ Глава 32 ч. 2 ] [ Глава 33 ч. 2 ] [ Глава 1, ч. 3 ] [ Глава 2, ч. 3 ] [ Глава 3, ч. 3 ] [ Глава 4, ч. 3 ] [ Глава 5, ч. 3 ]

   

7.

 

«Мир предстает вне какой бы то ни было возможности задать его целостную метафизику... Мир потерял свой стержень... Мир превратился в хаос.»

Жиль Делез, Феликс Гваттари «Ризома»

 

«Язык не есть функция говорящего субъекта»

Фердинанд де Соссюр «Курс общей лингвистики»

 

«Субъект – идентичность для себя или, возможно, сознание идентичности для себя, самосознание – вписан в язык, есть функция языка»

Жак Деррида «Различение»

 

 

Ребята пошли спать, а Костя решил прогуляться на озеро. Хмель потихоньку улетучивался, а когда Костя погрузился в прохладную воду, голова снова стала ясной. Вместе с отрезвлением проявилась досада, вызванная вечерней болтовней. Гриша старался блеснуть эрудицией и неожиданными поворотами мысли, но все это было какое-то неживое, книжное. Августин, Василид, Делез... Для Гриши с Юрой это были имена из энциклопедий, за которыми стояли какие-то мировоззренческие конструкции и не более того. Иначе обстояло дело для Кости. Имена, которыми запросто жонглировали его товарищи, да и многие, многие другие, были для него живыми людьми, неповторимыми и многогранными... Их он считал своими друзьями и учителями, с которыми он советовался, спорил, к которым он вопрошал... Каждого из них он чувствовал по своему, каждого ощущал всем своим существом. Они были для него такими разными, своеобычными, и к каждому он испытывал неповторимую гамму чувств. Они были собеседниками Кости в бессонные ночи...

Он прогуливался с Ницше по берегам Рейна, слушал Витгенштейна в аудиториях Кембриджа, навешал в психиатрической лечебнице Антонена Арто, присутствовал на сеансах Юнга, пил кофе в Милане с Умберто Эко, сидел в кафе во Фрейбурге на дне рождения Гуссерля вместе с молодыми Ясперсом и Хайдеггером... Многие раскрывались перед ним, многим он раскрывал свою душу. И особенно близки были Косте Василид и Делез. Костя хотел подружить их, хотя бы познакомить друг с другом. Но эта, столь желанная для него встреча все не случалась. Их невозможно было свести вместе, сколько он не старался...

 

Если мы внимательно приглядимся, прислушаемся, вчувствуемся в свой внутренний мир, то вдруг обнаружим, что там, - в каждом из нас появляются то одни, то другие люди, с которыми мы общаемся как бы наяву, и чем более мы внимательны к себе, тем ярче и красочней эти отношения, тем более живые и настоящие эти люди. Ибо все мы состоим из людей... Из близких и из тех, с кем никогда не встречались в обыденности. Это могут быть люди живущие сейчас и те, кто умер уже очень давно. Это могут быть никогда не существовавшие в реальности герои книг или фильмов... Друг детства и эстрадная звезда, политик и любимый писатель... Те, с кем внутри себя мы на «ты» и кого порой даже не замечаем – столь привычно их постоянное присутствие на заднем плане. Те, чья оценка воспринимается нами как самооценка...

А Костя был очень внимателен к своему внутреннему миру. В медитативных погружениях его окружали мыслители современности, мистики древности, средневековые алхимики... И еще одно Существо, которое не давало оценок, но было рядом всегда, - Костя даже не помнит точно с какого именно момента, - кажется лет с семнадцати, когда он открыл апокрифическое Евангелие от Фомы. Это - Христос. С ним Костя не говорил, - там не нужны были слова. Просто присутствие. Только о нем нужно было вспомнить. Вспомнить... Но вот это удавалось далеко не всегда... Христос-то был рядом, да вот Костя часто очень далеко. Ну, да это уже тема отдельная, до нее еще добраться нужно...

 

Вернувшись на дачу, Костя лег было в постель, поворочался, но спать не хотелось. Да, -конечно! Удивительная находка этого вечера – дневник деда, который так заинтриговал его! Костя включил свет, взял с тумбочки тетрадь и стал читать:

 

«Еще две недели назад, Володя Ругевич рассказывал, что у него гостит их общий с Зубакиным друг, с которым они близко сошлись еще в Невеле, молодой и очень талантливый ученый Миша Бахтин[1]. Володя рассказывал о его удивительной манере общения, потрясающей эрудиции и необыкновенной влюбленности в свое дело. И приглашал к себе в гости, - познакомиться и пообщаться с этим талантливым молодым человеком. И вот только вчера я сподобился откликнуться на приглашение, о чем не только не жалею, но, признаться, даже потрясен...»

 

-       Ни хрена себе! – вырвалось у Кости, - Так запросто, запанибрата – Миша Бахтин! Хе-х! Миша Бахтин!... Ну дед, чем ты меня еще удивишь?!!

В дверь неожиданно постучали.

-       Кто там?

-       Это я, - отозвался Толик, - Костик, ты не спишь?

-       Нет, заходи, - Костя отложил тетрадь и шумно вздохнул, предчувствуя, что сегодня ему не дадут дочитать. И прервал его Толик на таком интересном месте...

-       Мне что-то не спится, - могучая фигура Толи появилась в дверях, - Вот бродил по дому, увидел полоску света под дверью... Хочу поговорить...

-       Садись.

-       Это... Слушай, мне как-то надоело чувствовать себя недоумком среди вас, блин, интеллектуалов.

-       Просто выпил, вот и не врубился.

-       Да какое там! Выпили-то немного. Сейчас полвторого, а я уже как стеклышко. Мне, Костя, просто образования не хватает. Ты уж объясни мне по-простому про этот ваш модернизм.

-       Постмодернизм.

-       Один хрен...

-       Как раз таки не один. Зачем это тебе? – Костя был намеренно неприветлив, намереваясь быстренько спровадить Толика и почитать еще дневник деда.

-       Интересно мне. Да и лохом себя чувствовать не хочу. Ты ведь знаешь, я терпеть не могу, когда я в компании не лидер, а уж когда не врубаюсь во что-то – просто злость закипает... Ну и интересно, на самом деле интересно. Когда Гришаня-то выступал, меня  заворожило что-то. Таинственно это все. А меня все таинственное влечет... Расскажи, а?

Этот здоровяк, которому во всем по жизни везло, предстал вдруг перед Костей мальчишкой, оставшимся без вкусного полдника в детском саду. Костя смягчился. Глядя на то, как  Толя – этот крутой бизнесмен, - смущенно чешет голову, признавая его – Кости – авторитет, он почувствовал нечто вроде участливой покровительственности старшего брата, - так, наверное, можно назвать это состояние...

-       Ну слушай... Все, в сущности, довольно просто. Начиная еще от Платона и до Гегеля, классическая философия и метафизика искала в мире единство. Единство сущности, происхождения и оснований мироздания. И, вроде бы, нашла. Вернее, казалось, что нашла... А тут случился переворот: расцвет капитализма, революционные настроения, Маркс, потом Ницше, затем Фрейд... Все построения метафизики пошатнулись. Пришлось философии искать новые пути. И тогда появился, собственно, модернизм, - назовем условно так. Сюда можно включить феноменологию Гуссерля, теорию языка Соссюра, а чуть позже - неогегельянство, и экзистенциализм...

-       Это я помню, - в институте по философии проходили... Я, правда, прогуливал часто, но дело-то недавно было, так что кое-что в памяти осталось.

-       Хорошо. Пропустим тогда все, что касается экзистенциализма...

-       Ну да. Кризис, ответственность, поиск смысла внутри себя...

-       Примерно так, - усмехнулся Костя, - ладно, двинемся к постмодерну. В шестидесятых годах философы и культурологи заговорили о кризисе искусства и культуры. Заговорили из-за того, что в культуре и искусстве стали распространяться идеи о том, что все культурные формы и смыслы, независимо от их исторической удаленности, происхождения и степени духовного развития - равнозначны. То, что называется плюрализмом. Поначалу это воспринималось, как некий эксперимент без ограничений и рамок, как сплошная эклектика, что ли...

-       А в чем это проявлялось?

-       Ну, если взять, например, искусство середины двадцатого века, то мы видим беспорядочное смешение цитат, раздражающих комбинаций цветов, звуков, красок. Гибриды старых и новых форм замелькали во всех областях искусства, литературы, музыки, кино... Но все оказалось не так просто. Дело в том, что осознать и принять плюрализм и многозначность намного труднее, чем идею однозначности...

-       Но я ведь так понимаю, что были какие-то направления философии, которые  претендовали на то, что они-то самые крутые и есть?

-       Ты прав. Каждое из основных направлений философии шестидесятых годов двадцатого века: марксизм, экзистенциализм, неофрейдизм, структурализм – претендовало на универсальность. Но идея плюрализма захватывала все больше умов. Хотя плюрализм, как равноценное сосуществование самых разных, иногда противоположных философских школ и культурных явлений, не мог еще быть окончательным критерием или последней инстанцией. И вот появилось несколько мощнейших философов, в основном – французских, для которых плюрализм означал не свободу как вседозволенность, а осуществление множественности возможностей в рамках строжайшей дисциплины разума.

-       Это как? – Толик не любил академического слога.

-       Речь зашла о необходимости восстановления функции разума, место которого занял исчисляющий и препарирующий рассудок. Назрела необходимость того, чтобы за словами и явлениями открылся красочный и противоречивый мир. Мир различий, где отсутствует единая и окончательная истина. И вот эти самые философы...

-       А кто именно?

-       Про Жиля Делеза ты уже сегодня наслышан. Еще – Жак Деррида, Мишель Фуко, Жан Лиотар, Роллан Барт, Юлия Кристева, Юрген Хабермас, Жан Бодрийяр...

-       Первый раз слышу, - пожал плечами Толя.

-       Так вот, эти самые философы подвергли деконструкции такие составные компоненты мировоззрения, как «Бог», «я», «цель», «смысл», «реальность», «истина»...

-       А что такое деконструкция?

-       Ну, если говорить просто, то это разборка до основания, а потом сборка вновь. Деконструкция отвергла классическую проблему единой истины, но одновременно предложила и реконструкцию истины открытой, окончательно незавершенной, находящейся в бесконечном становлении.. Была разрушена система символических противоположностей, бинарных оппозиций, типа: рациональное – иррациональное, конечное – бесконечное, старое – новое, дух – материя, материализм – идеализм... Я понятно выражаюсь? - Костя осознал, что увлекся и заговорил абстрактно.

-       Ладно, говори как тебе удобно. Я между строк кое-что улавливаю. Не совсем дурак-то!

-       Деконструкция привела к старой идее, что по мере освоения мира мы не только о нем узнаем все больше, но и растет наше незнание о нем. В постмодернизме знание основано на все расширяющимся незнании. Это перекликается с мыслью философа и богослова раннего Возрождения - Николая Кузанского об «ученом незнании», высказанной им еще в пятнадцатом веке: «чем больше мы знаем, тем больше становимся осведомлены о том, что мы не знаем».

-       По-моему, это еще Сократ говорил...

-       Согласен, Сократ тоже так говорил. Знаешь байку на эту тему? Сократ заявлял, что ничего не знает, а его ученики утверждали, что не знают даже этого...

Толя хмыкнул. Костя с грустью посмотрел на тетрадь деда, что лежала на тумбочке. Он-то как раз очень хотел знать, что там дальше, но, видимо, этой ночью уже не судьба...

-       Ну ты чего замолчал? Спать что ли хочешь уже? – спросил Толя.

-       Честно говоря – да. Но раз уж начал, - дорасскажу тебе хоть в общих чертах. Так вот, зародившийся в семидесятые годы постмодернизм, отказался от убеждения, что реальность поворачивает к нам свое легко поддающееся чтению лицо, и пришел к выводу, что мир – не сообщник нашего познания.

-       Сколько я помню из нашего курса философии – это называется агностицизм.

-       Верно, только это не тот агностицизм, что был у Юма, или у Канта – помнишь его «вещь-в-себе»... Это совершенно новый уровень. Постмодернизм говорит о том, что мир можно интерпретировать как угодно и каждая интерпретация будет верной, наравне с любой другой...

-       Забавно. 

-       Мы заговорили об интерпретациях и тут нельзя не вспомнить теории языка и лингвистику, которые стали фундаментом для постмодернизма. В зарождающейся философии постмодерна стали делать упор на представления о пространстве культуры, как о текстах и лингвистических конструкциях.

-        Поясни.

-       Поясняю: рождаясь, человек осваивает мир не непосредственно сам, не деятельностно — это невозможно, — но с помощью языка, слов, текстов, которые достались ему по наследству. А мышление, не наученное мыслить самостоятельно, пользуется словом, текстами, ограничивая спектр значений заданными заранее смыслами. Так человек, идя на поводу средств массовой коммуникации, создает удобный для себя мир, в котором вместо действительных чувств и мыслей подставлены подменные. В результате он начинает жить в фантомном мире псевдомыслей, псевдочувств, псевдодействий. Так появляется серое большинство, слепо верящее в одно-единственную, специально транслируемую для него истину. По этому поводу Умберто Эко в романе «Имя Розы» заметил: «Дьявол — это высокомерие духа. Это верование без улыбки. Это истина, никогда не подвергающаяся сомнению.»

-       Круто! Мне нравится такая постановка вопроса.

-       Двинемся дальше: постмодернистское мышление постоянно занимается двумя взаимоисключающими вещами. Оно осуществляет одновременную процедуру разборки и деконструкции традиционных культурных форм и их же реконструкцию. Иначе говоря отрицает первоначальные смыслы и одновременно собирает новые, необходимые для дальнейшего развития культуры и самого человека.

-       А что дает эта замена одних смыслов на другие? Игра какая-то получается.

-       Действительно игра, но непростая. Отвергаются такие фундаментальные понятия классического мировоззрения, как центр, первоначало и первопричина.  Мир культуры и сам человек рассматривается постмодерном как бесконечный текст. Бесконечный слой межтекстуальных связей неизбежно ведет к смысловой текучести и неопределенности любого текста. Отсюда выводится утверждение о принципиальной метафоричности, художественности всякого мышления, в том числе и философского. Деконструкция является разблокированием процесса понимания, выяснением внутренней противоречивости текста, столкновением остаточных смыслов прошлого и современных смысловых стереотипов.

-       А в бесконечном запутанном тексте центр отсутствует, - так я понял?

-       Ну, можно сказать, что примерно так. А это значит, что смысловая неисчерпаемость любого текста, невозможность окончательного синтеза – из-за отсутствия центра - требует при его анализе, включения игровой установки. А игра подводит внимание к случайным смысловым совпадениям, которые тем не менее всегда что-то значат. Это позволяет  разрушать бинарные оппозиции истины-лжи, добра-зла.

-       Я упустил связь.

-       А я и сам упустил. Спать хочется. Давай еще минут десять и разойдемся?

-       Хорошо. Про Делеза расскажи и про эту самую ризому еще...

-       Ну, Делёз предложил различать по примеру Платона образцы - идеи и копии. Еще более глубокое различие между копией и симулякром — фантазмом. Образец тождествен   качеству подобного. Копия — это подобие подобного. Симулякр — то, что не имеет никаких оснований в мире реальности, это копия никогда не существовавшего  оригинала. Например, вся реклама, которую мы видим и слышим – это сплошные симулякры. Я у одного знакомого спросил: «Зачем ты столько пива пьешь?» – Он говорит «Чтобы не дать себе засохнуть». И смех и грех, одним словом. Так уж получилось, что в современном мире господствуют не образцы и копии, а симулякры - видимости. Погруженный в мир симулякров человек уже не переживает ни Бога, ни самого себя. Если раньше в целях  проверки можно было обратиться к эмпирии, то теперь эмпиризм — это набор понятий, которыми манипулирует сознание, но главное — понятия манипулируют сознанием. 

-       Это вроде бы сегодня Гришка говорил.

-       Говорил. Поэтому я дальше уже совсем бегло... Делез разрушает понятия и приходит к Хаосмосу. Видимо, именно как Хаосмос выглядит мир для человека, который ищет реальность, независимую от существующих понятий, правил и норм. Реальность, которая ничего не выражает, которая является «вещью в себе», беседует сама с собой о делах универсума. Получается, что пространство между идеями и Хаосмосом - это своеобразная площадка для маневра. Она дает возможность для проявления множества разнородных, но равноправных и равнозначных жизненных форм. И так будет, пока не сформируется мышление, способное к интуитивно-интеллектуальному схватыванию неразложимой целостности мира.

-       Значит, она все-таки существует – эта самая целостность?

-       Об этом некорректно говорить, пока сознание не может ее ухватить интуитивно и интеллектуально.

-       Ну, а Будда-то, к примеру ее ухватил?

-       Возможно. Только это ничего не значит для тебя или для меня. Мы-то не ухватили... Поэтому пока мы имеем дело не с миром в целом, но с его различиями, скрывающими объективности, каждой из которых свойственна множественность. А множественность проистекает из многообразия поставленных идей и задач, которые у каждого, как ты понимаешь, свои... Здесь совмещаются противоположности материального-идеального, детерминизма-индетерминизма, конечного-бесконечного, необходимости-случайности, которые есть искусственное изобретение ума.

-       И какой из всего этого вывод?

-       А все сказанное означает, что постмодернистская философия, совмещая противоположности, перестает вносить в мир жесткие, системообразующие начала и становится, с одной стороны подобна детективу, а с другой — родом научной фантастики.

-       Вот, а я и думаю, чем этот постмодернизм меня заинтересовал!? Ну а ризома, что это за штука?

-        Ризома это модель, описывающая восприятие. Она - альтернатива структуре. Ризома обладает собственным творческим потенциалом. Это фигня самоорганизующаяся. Кажущийся хаос на деле таит в себе потенциальные возможности бесконечного числа новых трансформаций. А это обеспечивает безграничную плюральность ризомы. В ризоме принципиально невозможно выделение каких бы то ни было фиксированных точек. Каждая из них в своем развитии  предстает перед наблюдателем в качестве линии, прочерченной ею траекторией собственного движения. В свою очередь, каждая такая линия ускользает от жесткой фиксации. Бытие ризоморфной среды может быть понято лишь как нескончаемая динамика, и динамику эту определяют линии ускользания.

-       Что это за линии?

-        Эти линии оказываются, применительно к ризоме, подвижными, но они еще предполагают своего рода разрывы, переходы ризомы в состояние, в котором отсутствует жесткая универсальная структура. Ризома вообще, в отличие от структуры, не боится разрыва. Ризома может быть разорвана, изломана в каком-нибудь месте. Линии ее могут перестраиваться одна на другую. Могут постоянно переходить друг в друга. У ризомы в принципе нет и не может быть ни начала, ни конца, - только середина, из которой она растет и выходит за свои пределы...

-       Сложно ухватить.

-       Тут, брат, абстрактное мышление нужно... Ризому одним умом не схватить. Ее всеми фибрами души нужно прочувствовать... Давай еще несколько слов, а то я засыпаю. Процесс разертывания ризомы состоит в проявлении все новых и новых возможностей, в том числе и линейных.

-       Простых, то есть?

-       Скажем так. Таких версий организации мироздания, которые описывались классической философией, где существовал центр, первопричина и все такое. Но любой из этих вариантов в ризоме в принципе не может считаться законченным. В любой момент времени любая линия ризомы может быть связана непредсказуемым образом со всякой другой. И тогда, в момент этого абсолютно неустойчивого, сиюминутного связывания, образуется определенный рисунок ризомы... Как бы тебе объяснить – рисунок, типа масляного пятна на воде, - нет, не то...  Появляется непредсказуемо пульсирующая конфигурация. Ее не схватить, не поймать. Она непредсказуема и вечно новая. Это почти не поддается описанию...

-       Да уж...

-       Вот мы и получаем, что если структуре соответствует образ мира как Космоса, то ризоме – как Хаосмоса..., - Костя зевнул и потянулся, - Ну что, пожалуй, все на сегодня?...

-       Спасибо Костик! Не могу сказать, что все понял, но кое-что ухватил. – Толик поднялся, - Пойду, - уже из двери махнул рукой...

 

---

[1] Михаил Михайлович Бахтин (1895-1975) – выдающийся русский философ, филолог, литературовед.

[ Оглавление ]
[ Пролог ] [ Глава 1 ] [ Глава 2 ] [ Глава 3 ] [ Глава 4 ] [ Глава 5 ] [ Глава 6 ] [ Глава 7 ] [ Глава 8 ] [ Глава 9 ] [ Глава 10 ] [ Глава 11 ] [ Глава 12 ] [ Глава 13 ] [ Глава 14 ] [ Глава 15 ] [ Глава 16 ] [ Глава 17 ] [ Глава 18 ] [ Глава 19 ] [ Глава 20 ] [ Глава 21 ] [ Глава 22 ] [ Глава 23 ] [ Глава 24 ] [ Глава 25 ] [ Глава 26 ] [ Глава 27 ] [ Глава 28 ] [ Глава 29 ] [ Глава 30 ] [ Глава 31 ] [ Глава 32 ] [ Глава 33 ] [ Глава 34 ] [ Глава 35 ] [ Глава 36 ] [ Глава 37 ] [ Глава 38 ] [ Глава 39 ] [ Глава 40 ] [ Глава 1 ч. 2 ] [ Глава 2 ч. 2 ] [ Глава 3 ч. 2 ] [ Глава 4 ч. 2 ] [ Глава 5 ч. 2 ] [ Глава 6 ч. 2 ] [ Глава 7 ч. 2 ] [ Глава 8 ч. 2 ] [ Глава 9 ч. 2 ] [ Глава 10 ч. 2 ] [ Глава 11 ч. 2 ] [ Глава 12 ч. 2 ] [ Глава 13 ч. 2 ] [ Глава 14 ч. 2 ] [ Глава 15 ч. 2 ] [ Глава 16 ч. 2 ] [ Глава 17 ч. 2 ] [ Глава 18 ч. 2 ] [ Глава 19 ч. 2 ] [ Глава 20 ч. 2 ] [ Глава 21 ч. 2 ] [ Глава 22 ч. 2 ] [ Глава 23 ч. 2 ] [ Глава 24 ч. 2 ] [ Глава 25 ч. 2 ] [ Глава 26 ч. 2 ] [ Глава 27 ч. 2 ] [ Глава 28 ч. 2 ] [ Глава 29 ч. 2 ] [ Глава 30 ч. 2 ] [ Глава 31 ч. 2 ] [ Глава 32 ч. 2 ] [ Глава 33 ч. 2 ] [ Глава 1, ч. 3 ] [ Глава 2, ч. 3 ] [ Глава 3, ч. 3 ] [ Глава 4, ч. 3 ] [ Глава 5, ч. 3 ]