[ Оглавление ]
[ Пролог ] [ Глава 1 ] [ Глава 2 ] [ Глава 3 ] [ Глава 4 ] [ Глава 5 ] [ Глава 6 ] [ Глава 7 ] [ Глава 8 ] [ Глава 9 ] [ Глава 10 ] [ Глава 11 ] [ Глава 12 ] [ Глава 13 ] [ Глава 14 ] [ Глава 15 ] [ Глава 16 ] [ Глава 17 ] [ Глава 18 ] [ Глава 19 ] [ Глава 20 ] [ Глава 21 ] [ Глава 22 ] [ Глава 23 ] [ Глава 24 ]

 

Часть 1

  Великая Ересь (1)

 

«С1965 года по сей день окончательно прояснились две идеи. Во-первых, что сюжет может возродиться под видом цитирования других сюжетов, и, во-вторых, что в этом цитировании будет меньше конформизма, чем в цитируемых сюжетах»

Умберто Эко «Заметки на полях «Имени розы»».

1.

 

«Крест – символ пути самоотвержения, безграничного альтруизма, неограниченной покорности законам Высшего – представляет один из полюсов бинера. Роза Гермеса – соблазнительно благоухающий символ науки – обвивает этот крест. Ознакомившиеся с ним могут носить крест, но не в силах оторвать от него розу. Пусть шипы ее колют ученых, они не перестанут наслаждаться ее ароматом. Роза – второй полюс бинера, этого двойного союза.»

Г.О.М. «Энциклопедия оккультизма»

 

«... так это его «Энциклопедия Оккультизма», которой мы зачитывались. И вот он сам сидел перед нами в квартире Нади Мещерской на канале Грибоедова. Пригласила Мебеса подруга Нади, секретарь Бориса[1],  Настя Цветаева.

Генрих Оттонович Мебес (Г.О.М., как он подписывал свои труды) оказался невысоким и очень худым человеком лет пятидесяти. Лицо его было несимметрично.

Прервав неловкое молчание, возникшее после того, как Мебес представился, Настя начала знакомить его с присутствующими:

-       Маша Эрлангер... – Настя указала на темноволосую девушку, сидевшую на краешке стула возле двери.

-       Надеюсь, здесь все – члены Ордена? – резко перебил ее Мебес. Его быстрый взгляд тревожно скользил по нашим лицам, но сидел он спокойно.

-       Да, конечно, Генрих Оттонович, причем, почти все уже довольно давно. Новичок только Лёня Вишняков, - Цветаева указала на розовощекого, полного молодого человека, сидящего возле стола, справа от меня. - Но и он месяц назад ездил в Москву, где встретился с Борисом и получил посвящение.

-       Хорошо. Извините, Настя, я прервал вас...

-       Ничего страшного, Генрих Оттонович, мы ведь понимаем, что все предосторожности должны быть соблюдены. Так вот, Маша – руководитель Петроградской ложи мартинистов. Имеет три степени посвящения...

-       Такая молодая? – удивился Мебес.

-       Мне, все-таки, двадцать пять лет, - обиделась Эрлангер, которая действительно выглядела моложе, - Можете звать меня Ипатия, - добавила она смущенно, слегка покраснев.

-       Прямо перед вами, - продолжала Цветаева, кивнув в мою сторону, - Александр Лисовский. Архитектор. Недавно закончил курс в Смоленске, где был посвящен в ложу Зубакиным. Далее – Ругевич Владимир Зиновьевич, - коренастый лысеющий мужчина лет тридцати трех с достоинством кивнул головой. – Владимир приехал в Петроград из Невеля год назад. Друг Бориса, организовал с ним ложу в Невеле. Пшесецкая Вера Николаевна...

-       Можно просто Брунгильда, - отозвалась Вера. Казалось она одна из всех нас не испытывала в этот момент напряжения и сидела в кресле, пожав ноги под себя.

Мебес кивнул и улыбнулся. Он довольно долго смотрел на Брунгильду, а она на него дерзким взглядом женщины, уверенной в своей неотразимости. Они продолжали смотреть друг на друга, даже когда Настя уже представляла Мебесу новое лицо - моего земляка, главу ложи «Всемирное ребячество», стройного высокого красавца Михаила Жукова. Видимо и гроссмейстерам нравятся красивые женщины...

-       Ну, с хозяйкой, - нашей милой Нэй, вы знакомы... Про Лёню я вам уже говорила. Оч-чень умный мальчик, - Настя состроила Лене забавную гримасу, - студент-естественник Петроградского Университета. 

-       Ну что же, господа, - Мебес сложил ладони и хрустнул костяшками пальцев, - о чем бы вы хотели сегодня послушать?

-       Конечно о розенкрейцерах, - моментально отозвался Лёня Вишняков. Все заулыбались.

-       Господа, у вас по два-три посвящения, а вы задаете тему про самые азы...

-       Хочется услышать эти азы именно от вас, Генрих Оттонович, - томно произнесла Брунгильда. Мебес улыбнулся краешками губ.

-       Ну, хорошо. Начнем тогда с главных символов. Итак: роза. Роза – это символ Мировой души, духовного неба. А как полагал Плотин[2], на небе разума всякая вещь становится небом, и земля там небо и звери, и растения, и люди, и море. Мир в духовном небе представляется, как еще не зачатый. «Там каждый видит себя в других. Все прозрачно. Ничего непроницаемого, мутного нет, и свет встречается со светом. Все - повсюду и все во всем. Каждая вещь - это все вещи. Солнце - это все звезды, а каждая звезда в отдельности заключает все звезды и солнце.»[3]. Не случайно последователь Плотина, один из отцов европейского тайнознания Макробий считал, что Свет Млечного Пути, - звездный свет - родина души. Я думаю, что Борис, выбрал название для Ордена: «Звездный свет» именно исходя из этих соображений.

Голос Мебеса как бы обволакивал. Слушать его было уютно и перед глазами проплывали образы того, о чем он говорил.

-         А что же крест? – это опять неугомонный Лёня.

-          Не спешите, юноша, сейчас дойдем и до креста. Розу на кресте мы можем рассматривать, как символ распятого Спасителя. Это, также, человеческая душа вообще. Душа, распятая земным существованием, но преодолевающая страдания благодаря высшим устремлениям. Роза светоносна, ибо через нее проходит свет, сконцентрированный в духовном средоточии мира. Алхимики полагали, что в розе по аналогии звучания зашифровано слово "ros" - роса, которая, по их мнению была универсальным растворителем, лучшей средой преобразования субстанций. Крест же означает встречу человека с самим собой. Ведь центр креста - духовное средоточие мироздания, пересечение горнего и дольнего миров. Вертикаль служит знаком того, каким человек хотел бы быть, горизонталь - того, чем он не желал бы быть. Крест - символ, призывающий активизировать в себе внутренний свет, интуицию, и подняться над бренностью мира.

Последние фразы Мебеса были исполнены особым пафосом. Наступило молчание, но лично я не чувствовал неловкости. Задавать какие бы то ни было вопросы не хотелось. В комнате воцарилась возвышенная, благостная атмосфера. Между тем, я заметил, что Брунгильда делает какие-то знаки Жукову. Это не ускользнуло и от пытливого взгляда Мебеса:

-       Милая Брунгильда, я думаю, что здесь мы можем свободно изъяснять все свои мысли. Вы что-то хотите сказать?

-       Видите ли, Генрих Оттонович, - вступился вдруг Жуков, - у нас недавно с Верой Николаевной случился спор, где я доказывал, что корни розенкрейцерства лежат в учениях древнего Востока. Так ли это?

Вопрос этот Михаил видимо только что придумал, - его выдавало смущение. В нашей группе ходили слухи, что Жукова и Пшесецкую связывают романтические отношения. Не мое, однако, дело – углубляться в эту историю. Мебес же, хотя несомненно заметил смущение Михаила, принялся подробно отвечать на его вопрос:

-       Возникновение розенкрейцерства, как, впрочем, я отмечал в «Энциклопедии оккультизма» определяется тернером: Божество-Гнозис-Человек, преломляющемся в другом тернере: Архетип-Человек-Природа. Это зашифровано в третьем Аркане Таро. И это можно назвать историей розенкрейцерства на высшем плане. Что же касается событий земных, то они - лишь внешняя канва, видимое выражение того, что принадлежит к сфере глубинного бытия. Розенкрейцеровская доктрина - это форма действия божественного разума, открытая малой общине посвященных. Здесь, Михаил, вы совершенно правы: исторические истоки розенкрейцерства это действительно тайные учения Востока, а среди основных корней я назову гнозис, каббалу и герметизм...

-       Можно, пожалуйста, чуть подробнее про гнозис, - вставился Лёня Вишняков, который давно уже изнывал от желания задать какой-нибудь вопрос.

-        Розенкрейцерами гнозис понимался как синтез дуалистических систем Древнего Востока - наследия вавилонских магов и египетских жрецов, последователей зороастризма и других учений, в центре которых - борьба двух мировых начал - Добра и Зла, Света и Тьмы. Борьба эта никогда не прекращается, но как бы снимается в гнозисе, единственно способном спасти человека. Гнозис - ядро розенкрейцеровоского эзотеризма. Не случайно в тридцатитрехступенной иерархии масонского Шотландского обряда восемнадцатая ступень - Князь Розенкрейцер, - обозначающая границу между низшими и высшими степенями, символизирующую грань между Верхом и Низом мира, носит еще название Рыцарь-Гнозис.

-       Я слышал, - не унимался Лёня, - что гностики считали, будто Бог несовершенен...

-       Вы, Леонид, как говориться, слышали звон, да не поняли откуда он. – Продолжал невозмутимо Мебес, - Гностики как раз считали, что Бог совершенен. Но они разделяли Высшего, совершенного Бога и творца этого мира, - демиурга. Гностики и помыслить не могли, чтобы высший совершенный Бог мог создать столь несовершенный, закосневший в материи и тьме мир. Так, гностик Василид помещал между Богом и миром триста шестьдесят пять ипостасей. Мир был творением низшего бога - Иеговы. Человек, влюбленный в свет, – порождение этого бога тьмы,  тьмы отвергнутой и навеки ненавидящей человека, однако выплеснувшей в человеке отображение Иеговы. Человек - центр мира, ибо еще до земного человека был рожден человек космический - Антропос, он - то и есть человек истинный. Бог посылает людям Спасителя, однако это не Сын Божий, облекшийся в человеческую плоть. Божество не может быть унижено до плоти.

-       Что же тогда Христос...

-       Христос распинаемый - лишь призрак, казнимый на кресте, а подлинный божественный Христос проносится через все божественные слои - Эоны[4] - и сливается с божественной полнотой - плеромой[5].

-       И вы лично тоже так считаете?, - спросила Маша Эрлангер.

-       Я полностью согласен с тем, что во втором веке нашей эры написал христианский теолог Ириней: «Знающийся с подлинной правдой истории освободится от власти первоначал, сотворивших наш мир. На каждое небо - свое имя, и на каждого ангела, и божество, и каждую власть, пребывающую в них. Ведающий их несравненные имена вознесется незримо и свободно, точно Спаситель. И как Сын Божий никем узнан не был, так и гностик никем узнан не будет. И тайны эти не разглашать следует, но хранить в молчании. Знай все, но живи незаметно»[6].

И вновь снизошло молчание и благодатная атмосфера разлилась по комнате. На этот раз минуты три все сидели неподвижно, углубляясь в себя, ища в глубинах своих созвучия тому, что было сказано. Потом Нэй – Надя Мещерская принесла поднос с чаем. Первым нарушил молчание Ругевич:

-       Все, что вы говорили, настолько противоречит официальным доктринам Церкви, что... Не могли бы вы об этом – об отношении розенкрейцерства и Церкви?

-       Вопрос этот древний, как сама христианская Церковь. Уже со второго – третьего века нашей эры Церковь начала преследовать все так называемые ереси, - гностиков, герметистов, неоплатоников. Кстати картины мира всех трех перечисленных мною «ересей» были очень близки[7]. На этот вопрос мы можем посмотреть глубже, чем просто на борьбу за господство идеологий. Враждебное, но часто неразделимое сосуществование христианства и гностицизма в духовной жизни Европы несло в себе сполохи космического взаимодействия-противостояния. Даже важнейший вопрос позднеантичной и средневековой теологии и философии о соотношении разума и веры, при всей своей ортодоксальной пристойности, на самом деле, в глубинах своих таил постоянную полемику с так называемой «гнусной гностической ересью», поставившей в центр отношений между Богом и человеком гнозис - знание. Это знание первоначал и последних тайн мира, знание того, кем мы стали, где мы, куда заброшены, куда стремимся, как освобождаемся, что такое рождение и возрождение? - так просто сказал о стремлениях человека гностик Феодот.

-       Ну а каково ваше личное отношение к Церкви? – настаивал Ругевич.

-       Я не думаю, что мое личное отношение к Церкви имеет какое-то значение для вас. Я никому не навязываю своего личного мнения в этом вопросе, - сухо отрезал Мебес.

-       Генрих Оттонович, - вмешался давно уже молчавший Лёня, - когда вы говорили о средневековых спорах по поводу отношений разума и веры, вы, наверное имели в виду Ансельма Кентерберийского, Пьера Абеляра и, конечно же, Фому Аквинского и его главного оппонента в этом вопросе Иоанна Дунса Скотта?

-       Да, и их, в том числе, - ответил Мебес, беря с подноса чашку с чаем. Лёня зарделся от признания своей эрудированности и снова пошел в атаку:

-       А в русской средневековой философии этот же вопрос нашел отражение в споре нестяжателей и иосифлян, не так ли?

-       Ну, пожалуй, можно и так, - был ему ответ. Тут вмешался уже я:

-       А кто такие нестяжатели и иосифляне?

-       Позвольте, неужели вы не знаете? – на лице Лёни отразилось недоумение.

-       Не знаю, - признался я и покраснел, чувствуя на себе внимание всех собравшихся. Мебес же, спокойно пил чай, наблюдая за развитием нашего диалога.

-       Ну так разрешите я вам объясню, - почувствовав свое превосходство и внимание публики, Лёня заговорил назидательно, - дело в том, что для русской средневековой философии было характерно столкновение рационалистической и иррационалистической интерпретаций христианства. Наиболее явно это проявилось в пятнадцатом веке, в столкновении сторонников Нила Сорского – нестяжателей и Иосифа Волоцкого – иосифлян. Столкнулись две религиозные правды – правда социального служения, равнодушного к культурному творчеству, сводящая веру к благочинию и начетничеству, и правда внутреннего творчества на основе личностного диалога с Богом. Первые – иосифляне, а вторые – нестяжатели. В конечном счете победило иосифлянство, что способствовало укреплению духовной косности и подавлению свободы...

-       Спасибо, Лёня, вы очень хорошо все объяснили, - прервал я его. 

-        А что, Генрих Оттонович, - Лёня явно разошелся, - не правда ли, напрашивается параллель между победой иосифлян над нестяжателями и гонениями Церкви на гностиков?

-       Что ж, пожалуй, в каком-то приближении, такая параллель возможна... Но я повторю, то, что постулировал в начале обсуждения данного вопроса: противодействие и, в то же время, неразделимое сосуществование Церкви и гнозиса является отражением космического процесса взаимодействия-противостояния. Здесь мы сталкиваемся с ярко выраженным космическим бинером[8]... Но я предлагаю оставить эту тему..., - Мебес поморщился, как будто поперхнулся чаем.

 

Тут я позволю себе слегка отвлечься. Я благодарен судьбе за то, что два года назад окончил курс стенографии и где только возможно стенографирую любые интересные беседы, чтобы потом в спокойной обстановке перенести их в свой дневник. Мне вспомнился наш разговор в Смоленске с Борисом Зубакиным как раз о взаимоотношениях розенкрейцерства и Церкви. Борис тогда был более категоричен, чем Генрих Оттонович. Вот слова Бориса, записанные мною тогда:

«В противовес церковному формализму, розенкрейцеры рассматривали церковную иерархию только как узурпаторов Божественной иерархии - невидимых межпланетных покровителей человечества и живых существ. Церковные обряды и учения различных религий розенкрейцеры уважали как следы древних восточных мистерий, имевших глубоко научный смысл. Однако розенкрейцеры возмущались делению на секты, церкви и тому подобное людей, исповедовавших веру в бессмертность и космическое значение человеческого духа.

В противовес гордости князей церкви, пап и епископов, ведших себя отнюдь не как рыцари духа, христиане-розенкрейцеры принимали звание рыцаря-епископа[9], рыцаря-первосвященника. Розенкрейцеры жили небольшими компактными общинами, группировавшимися вокруг наставника общины. Пастырь-епископ-рыцарь общины руководил их упражнениями, изучением герметических и каббалистических рукописей, готовил будущих наставников каббалы, князей каббалы, докторов герметизма. Ни с кем розенкрейцеры не боролись, они уединялись от катящегося потока Истории.

История ордена уходит вглубь времен, еще к космическим началам бытия. Своими истоками она имеет древние мистерии, а среди наставников - учителей и великих магов Востока. Розенкрейцеры - преемники древнейших тайн общин орфиков, пифагорейцев, герметистов. В легенде розенкрейцеров также сильны мотивы средневековых мистических сказаний о святом Граале, Они нашли отражение в посвятительном обряде в розенкрейцеры - чаше, в которую была собрана кровь пронзенного копьем Христа. Также можно вспомнить и о тамплиерах. Я полагаю, что именно розенкрейцеры были предшественниками и учителями тамплиеров, хотя исторически тамплиеры появились раньше чем жил официальный основатель розенкрейцерства Христиан Розенкрейц. В этой же связи можно вспомнить и об общинах катаров, альбигойцев и павликиан[10].»

 

Мебес не высказал своего личного мнения. Зубакин был более откровенен. Для него розенкрейцеры - те, кто восстал против косности официальной Церкви и официальной религии. Они - подвижники духовной науки, служители тайн природы, живущие уединенно с избранными учениками.

«Это те, - по его словам, - кто подняли во имя мистики и науки знамя бунта против догматизма Церкви, противополагая интимное понимание религии средневековью и инквизиции. Они верили в магию науки и научность магии. Имена их фигурируют во всяком учебнике в качестве предшественников прогресса и цивилизации. Среди них Аббат Тритгейм, Агриппа Нетесгеймский, Теофраст Парацельс, Генрих Кунрат, Никола Фламмель, Кирхер, Флюдд, Джордано Бруно».

 

Вернусь к тому моменту, от которого я отвлекся. После выступления Лёни вновь все замолчали. Мебес убедился, что постепенно все внимание привлекается к нему, и опять заговорил:

-       Я уже упоминал о степени Князь Розенкрейцер – он же – Рыцарь-Гнозис - восемнадцатой в тридцатитрехступенчатой иерархии Шотландского обряда, который повлиял на все другие масонские ритуалы. Так вот, - эта степень имеет особое мистическое значение - она знаменует границу между тем, что еще можно отнести к человеческому миру, и тем, что ему уже не принадлежит по законам миропорядка. Вы знаете, как происходит посвящение в эту степень?

-       Расскажите, Генрих Оттонович, у нас ведь разная подготовка, - ответила за всех Брунгильда.

-       Хорошо. Собрание масонов в звании Князь Розенкрейцер носит название Капитула и происходит не в общем зале, а в отдельном помещении. Посвящаемого вводят и экзаменуют по всем семнадцати степеням, требуя мистической интерпретации каждой степени. Затем он должен представить трактат о смысле, легенде и обряде восемнадцатой степени. Вслед за этим держит речь Глава Капитула, давая эзотерическую интерпретацию Силы, в духе знаковой системы Тарота[11], и наставляя неофита в его масонских обязанностях Новообращаемый приносит присягу, члены Капитула в случае поддержки голосуют мечами, поднимая их остриями вверх, а в случае отказа - остриями вниз. Инициационный обряд заканчивается символической трапезой. Его участники совместно преломляют хлеб и причащаются вином, как бы проигрывая вновь и вновь ситуацию Тайной Вечери.

Пока Мебес говорил, я заметил, что Володя Ругевич нервничает, как будто подыскивает слова для давно назревшего вопроса. И вот, наконец, он решился:

-       Генрих Оттонович, я не совсем понимаю. Вот если мы душой и сердцем розенкрейцеры, то зачем нужны все эти ритуалы, масонские ложи?

-       Да, да, объясните, - подхватили еще несколько голосов.

-       Хорошо, вопрос этот и в самом деле важен. Нам придется обратиться к его исторической подоплеке. Я хочу, чтобы вы помнили, что сотни лет назад масонство создавалось как щит, как жесткая защитная оболочка для нежного тела чистого розенкрейцерства. Оградить наше знание и наши тайны, наших ученых и наших братьев, наши богатства наконец, от алчных правителей и грубой толпы, вот задача масонства. В истории русского масонства было множество случаев уклонения от этой главной задачи и увлечения политикой, вплоть до попыток получить власть и переустроить политическую структуру России. Но это – тупиковые ветви, давно уже не имеющие ничего общего с розенкрейцерством.

-       Это понятно, - опять вмешался некстати Лёня. Некстати, потому что между нами опять воцарилась атмосфера возвышенности и торжественности, а Лёня ее грубо прервал. – Почему вы такое внимание, судя по вашим сочинениям, уделяете ритуалам? Я недавно читал статью профессора Франка[12], про его концепцию непостижимого. Франк пишет, что непостижимое не есть непознаваемое, и о его существовании мы знаем до всякого познания. Поэтому познание есть, прежде всего, самопознание в форме «ведающего неведения», как выразился Франк. По его утверждению, к постижению бытия не ведет вообще никакой внешний путь, так как в таком случае мы получаем только внешнее знакомство с действительностью. Так вот, если мы стремимся к постижению глубин бытия, то причем здесь ритуал?

Мебес слушал внимательно. Затем с минуту помедлил и, наконец, ответил:

-       Я знаком и с самим Семеном Людвиговичем Франком и с его работами, и не вижу никаких противоречий между тем, что вы, Лёня, сейчас сказали и моей позицией. Поверьте, господа, ритуал — это нечто значительно большее и несравнимо более важное, чем простая последовательность действий. Ритуал — это суть, это отлитая в скупых словах и жестах квинтэссенция учения. И лучший путь к ритуалу — изнутри. От созерцания видимого мира - к размышлению о мире невидимом. Сейчас мы с вами завершим беседу простым, на первый взгляд, ритуалом, - выпьем по глотку вина из общей чаши. Но, если вы проделаете это действие из самой глубины души своей, обращаясь при этом к тому сокровенному, что оно в себе несет, вы обнаружите вдруг свою причастность к тому самому непостижимому, о котором писал Семен Людвигович Франк. Но дается это не сразу, может быть, с сотого или тысячного раза.

-       Если с тысячного, то так, пожалуй и спиться можно, - некстати попробовал пошутить Лёня. Мебес устремил на него свой пронзительный взгляд и Лёня осекся, впервые густо покраснев.

-       Надя, у вас все готово?

-       Да, Генрих Оттонович, - Нэй вышла и через минуту вернулась с позолоченной чашей, наполненной красным вином...

 

С самого начала мне было непонятно, почему Мебес пошел на поводу у этого выскочки – Лёни и стал говорить о простых вещах, которые каждому из нас были, в сущности, хорошо известны. Говорить об этих азах в нашем кругу считалось дурным тоном и я ожидал, что Мебес откроет какие-то новые горизонты. И только на следующий день, вспоминая то напряженное внимание всех участников группы к этим известным вроде бы уже вещам и те моменты благодати, которые периодически окутывали нас, я понял, что главное было не в словах. Гроссмейстер вдохнул в наши познания жизнь и создал в группе ту самую атмосферу чудесного, которой так часто не хватало нам в моменты интеллектуальных споров и прорывов...»

 

(октябрь 1921 года. Петроград.)

 

 

 

 

 

 

 

---

[1] Имеется в виду Борис Зубакин, ученик Кодрига и Мебеса, основатель нескольких масонских лож и ордена “Lux astralis” («Звездный свет») в Москве, Петрограде, Соленске, Невеле.

[2] Плотин (205 – 270гг.) – великий философ и мистик поздней античности, основатель неоплатонизма.

[3] Плотин «Эннеады».

[4] Эон – Сила, Эманация Божества.

[5] Плерома – Высшая Божественная Полнота.

[6] Цит. по А.И.Немировский, В.И.Уколова «Свет звезд или последний русский розенкрейцер»

[7] Между гностиками и неоплатониками также существовали противоречия (См. например, работу Плотина «Против гностиков»).

[8] Бинер – разделенность на две несовместимые, противоречащие друг другу и, одновременно, дополняющие друг друга части.

[9] Слово «епископ» означает пастырь.

[10] Катары, альбигойцы, павликиане – ереси, распространенные в Европе в 11-13 вв.  Основывались на обете бедности и стремлении к Евангельской простоте и чистоте жизни.

[11] Тарот (Арканы Таро) – Тайное знание, зашифрованное в Арканах Таро.

[12] Франк Семен Людвигович (1877-1950) – выдающийся русский религиозный философ. Его имя в русской философии стоит в одном ряду с Владимиром Соловьевым и Николаем Бердяевым.

[ Оглавление ]
[ Пролог ] [ Глава 1 ] [ Глава 2 ] [ Глава 3 ] [ Глава 4 ] [ Глава 5 ] [ Глава 6 ] [ Глава 7 ] [ Глава 8 ] [ Глава 9 ] [ Глава 10 ] [ Глава 11 ] [ Глава 12 ] [ Глава 13 ] [ Глава 14 ] [ Глава 15 ] [ Глава 16 ] [ Глава 17 ] [ Глава 18 ] [ Глава 19 ] [ Глава 20 ] [ Глава 21 ] [ Глава 22 ] [ Глава 23 ] [ Глава 24 ]