Владислав Лебедько, Елизавета Миронова

Растерянная психотерапия

Рас-терянная психотерапия

Растерянная психотерапия

а заодно и выход за постмодернизм

(Амбициозное эссе с нонсенсами, ляпсусами, и, конечно же, с нашей интерпретацией истины, как она есть и как ее нет)

«...для многих и войти в постмодернизм нелегко, ведь для этого нужно признать, что все, чем ты раньше занимался – полная хуйня»

Сергей Курехин «Морфология Популярной Механики»

«О распадающаяся структура человека,

Соединенная из холодного металла,

Ночи, ужаса потонувших лесов

И раскаленной ярости зверя»

Георг Тракль «Песня смерти на семь голосов»

«Философские понятия, когда ими пользуется психоаналитический дискурс, обретают иной смысл. Такие термины, как Бытие, Истина или Другой, отнесенные к бессознательному, фаллосу и Эдипову треугольнику, это не то же самое, что те же понятия, отнесенные, скажем к Богу или бытию как таковому»

Умберто Эко «Отсутствующая  структура: введение в семиологию»

1.

«А чем вы посоветуете почистить мне рога?»- спросил, выйдя на опушку перед Ежикиным домиком, Лось.  Ежик ничего не ответил.

Зато философия, смогла бы дать совет. И давала. Долго и упорно. Пытался стереть большой слой пыли Фрэнсис Бэкон. Пытался нас избавить от «идолов и ложных понятий», сковавших человеческий разум, препятствующих поиску единой и гладкой истины... Методы Декарта... Исследования  пределов разума Локка... Субъект и объект... Истина и ложь... Понятный, разложенный, единый мир.  ДЕРЕВО... 

И немецкая классическая философия (Кант, Гегель) продолжала ту же линию. Поиск фундаментальных принципов бытия, универсальных законов осуществления природных  и социальных процессов, высочайших ценностей и идеалов общечеловеческой морали не давал им покоя...

Но пришла и повернулась лицом к человеку философия Жизни, вторила ей и Экзистенциальная философия. Ницше, Шпенглер, Дильтей, Бергсон. А потом и Хайдеггер, Ясперс, Сартр…

Реальная действительность личности каждого человека, с ее отчаянием, страхом, одиночеством - есть единственная истинная реальность. А чистая теоретическая философия классического типа - просто неуместна. Так считал, критикуя абсолютный идеализм Гегеля С.Кьеркегор. Лишь «экзистенция», непосредственное переживание человеком своей собственной жизни - является единственной реальностью.

Открылись «пограничные ситуации» Страха, Ужаса, Одиночества,… Хайдеггеровский человек «вброшен в мир», где он осознает свое бытие-к-смерти... 

 Герменевтика, как наука о понимании и толковании текстов, художественных произведений, а через них и осмысления бытия, как такового, продолжила идеи экзистенциализма.   Гадамер и Рикер полагают, что не нужно стремится к единой истинной трактовке текста или произведения искусства. Каждая личность имеет свое «предмнение», сформированное его языковой традицией, культурой, индивидуальными  переживаниями. От «предмнения» нельзя избавится, а единой истины просто не может быть! Предрассудки, от которых стремилась уйти философия Нового времени - есть то, от чего избавиться невозможно.  И не надо, - считает, соглашаясь с Хайдеггером, Гадамер.

 Любой текст, любое произведение культуры может иметь бесконечное число толкований. И среди них не будет истинных и ложных. Ведь к Тексту культуры мы обращаемся не со стремлением  правильно понять его смысл, вложенный автором, - мы обращаемся к самому вопросу, поставленному в данном тексте.  Происходит не восприятие смыслов, а некое «приращение» смыслов. Смыслы наращиваются друг на друга, образуя бесконечную Сферу толкований. Поэтому критерием понимания всегда являюсь лишь Я сам.  Понимание и наращивание новых и новых смыслов, становится  способом моего бытия. Это уже не  средство поиска истины,  а беспрерывное нахождение в ней...

 Так я вступаю в диалог и игру с самой Жизнью, на этой границе область бытийственного свершения находит себя в сущем. Так я начинаю ЖИТЬ, в пространстве, где смысл никогда не может быть исчерпан.

 Так я играю в смыслы и бессмыслицы. И они растворяются в Сфере бесконечной  Реальности…

«И молчанье! Иным показалось еще,

Будто отзвук, похожий на  «джум»

Прошуршал и затих. Но по мненью других,

Это ветра послышался шум…»

(Льюис Кэрролл)

2.

Итак, мы заручились поддержкой весьма авторитетных фигур (ети ее конем на самом-то деле), и тем самым выхлопотали себе право на свободную интерпретацию философских текстов и понятий.

Для дальнейших рассуждений обратимся еще к одному авторитету – Алексею Федоровичу Лосеву и к его «абсолютной мифологии». С точки зрения Лосева, не экономика, не идеология, не политика, не искусство и не Церковь управляет историей (добавим от себя – и восприятием человека), - они сами в своем становлении и изменении управляются мифологическими силами, которые отражают различные варианты совмещения в личности ее одновременных стремлений к вечному и преходящему. Признание тотальной мифологии, в которой живет человек, по Лосеву, вовсе не означает фатальной обреченности на несвободу воли. Диалектика Лосева имеет особый смысл. Она помогает человеку не выбирать, но жить в противоречиях. Человек, обживая мир, в котором он живет, превращая его в свой «дом», тем самым преодолевает судьбу. Улавливание ритма жизни, оформление и осмысление жизни на основе диалектики, как на непосредственной основе жизни, по Лосеву, есть развертывание диалектической мифологии. Образно говоря, живя в этом мире, человек может построить свой «дом» - уютный миф, в котором он будет отгорожен от всего мира, но можно обрести «дом» и в Универсуме. Третьего у Лосева не дано. Человек обречен жить в мифе, и за рамки его выйти не может. Но какой это будет миф: или замыкающийся на себя и родные вещи, - миф человека повседневности (первичный миф), или другой миф, - тот, что связывает человека с общим, миф возвышающий, дающий силу и мужество быть Человеком с большой буквы, Человеком Универсума...

Немного свободной интерпретации «абсолютной мифологии» Лосева, - и мы приходим к следующим – основным для дальнейшего изложения – посылкам: имеется множество индивидуальных мифологий и имеется в каждый исторический период мифология общечеловеческая, то есть, доминирующая на данный момент картина мира «переднего края» общечеловеческого вектора эволюции (довольно коряво мы выразились, ну да это только даст простор для свободы интерпретаций). Кроме того, существует (опять же, в каждый исторический период) целый ряд отдельных «промежуточных» мифологий (в виде отдельных учений, философских течений, ересей и т.п.). По меткому выражению нашего коллеги – Александра Павловича Марьяненко – «В каждый конкретный исторический период “быть в контакте с Богом” - разные вещи». Разовьем его мысль: следствием того, что человек в данный конкретный исторический период находится в контакте с Богом будет то, что его личность (именно личность!) интегрирована с доминирующей в данный момент общечеловеческой мифологией.

3.

Вот отсюда мы сделаем ход конем прямо к психотерапии и ее задачам. Проблему, внутренний конфликт, невроз и иже с ними (а следовательно, повод прибегнуть к психотерапии) человек переживает в том случае, когда его личность не интегрирована с доминирующей в данный момент общечеловеческой мифологией. Иными словами – когда он не в контакте с Богом! Таким образом, основная задача психотерапии – интегрировать личность человека с той самой доминирующей общечеловеческой мифологией, которая в данный момент, так сказать, «на переднем крае».

Здесь мы намеренно не проводим тождества между этой задачей и такими словами, как «обрести контакт с Богом». Если мы будем настаивать на подобном тождестве, то понадобится пускаться в очень сложные и двусмысленные рассуждения, в которых столь легко споткнуться и застрять... Так что мы попросту не будем этого делать и ограничимся данным выше определением, которое повторим: задача психотерапии – интегрировать личность человека с доминирующей общечеловеческой мифологией. Это определение тоже рождает массу вопросов (типа: а как же свободная воля пациента, может быть, дескать, у него нет такой глобальной задачи и т.п.) Сразу и без долгих объяснений пошлем все эти вопросы в место не отдаленное. Во-первых, потому что мы говорим о предельной задаче психотерапии данного исторического времени, - предельной, - которая подразумевается, но никакого навязывания не происходит, все зависит от того, насколько до этого предела дотягивает запрос конкретного пациента. Предельная задача задает лишь направление движения. Во-вторых, потому, что мы сталкиваемся с вопросами более серьезными. А именно: дело в тех промежуточных мифологиях (учениях, ересях, сектах и прочем блуде), которые сосуществуют с предельной мифологией (доминирующей, той, что «на переднем крае» и т.п.) Попадая к психотерапевту, учителю и иже с ними, исповедующими какую-либо из таких промежуточных мифологий, пациент движется к интеграции своей личности с этой именно мифологией, которая может быть весьма плоской и удаленной от «переднего края». Тут уж, как говорится: ну здравствуй, х..й без масла! Забегая вперед, скажем, что в эпоху, когда предельной мифологией является постмодернизм, это, в принципе, не является проблемой. Но в средние века за такие штучки вполне можно было поджариться на костре...

4.

Шутки в сторону, - продолжим наше сближение психотерапии и мифологии. И дальше мы сделаем еще один пируэт, который оставим без всяких пока доказательств. Мы очень условно выделим четыре исторических периода в обозримой истории человечества. (Они имеют оч-чень размытые временные и пространственные – государственные – границы). Итак четыре последовательно сменяющие друг друга мифологии, которые мы расположим ПОКА в традиционную для метафизики древовидную структуру, таковы:

ЯЗЫЧЕСТВО

МОНОТЕИЗМ

ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ

ПОСТМОДЕРНИЗМ

Справедливости ради, отметим, что в то время, когда доминирующей общечеловеческой мифологией являлся экзистенциализм, в отдельно взятых странах победившего социализма на его месте был диалектический материализм.

В метафоре дерева: язычество – корень, монотеизм – ствол, экзистенциализм – крона... (постмодернизм – разговор особый, об этом позже).

Предположим (что нам на руку), что общечеловеческий вектор эволюции движется ко все более точной аппроксимации (в смысле картины мира той или иной мифологии) Реальности, приближаясь к ней с течением времени все ближе и ближе, подобно тому, как гипербола асимптотически приближается к оси абсцисс (или ординат – один хрен), так никогда с ней и не встречаясь, но подходя со временем бесконечно близко. Отметим, что этот ход нашей мысли лежит в русле рассуждений Лосева о том, что за пределы мифа человеку все равно не выйти, но возможно все полнее и полнее расширять границы мифологии.

Тут, конечно, не все так просто, как хотелось бы. Если бы мы взялись объяснять – почему мы выбрали именно эти четыре мифологии, как основные в истории человечества, - нам понадобилось бы писать нудную толстую книгу, апеллируя к туче цитат... Естественно, экзистенциализм не вдруг вышел в доминанту общечеловеческой ментальности. Подготовка к этому началась еще в незапамятные времена и в лоне самого монотеизма (также, как и зарождение монотеизма началось в лоне язычества, а постмодернизм зародился во чреве экзистенциализма). Придется вспоминать и Иоанна Дунса Скотта, и Николая Кузанского, и, конечно же, философию Нового времени - Декарта, Паскаля, потом уже - Канта, позже Дильтея, Шопенгауэра, Киркьегера, безусловно - Ницше, а затем и Гуссерля. Подготовочка, так сказать, была нехилой. Но она шла сбоку от доминанты - монотеизма. Переход, - почти взрывной, - к новой доминирующей мифологии произошел после нескольких «факторов»: Дарвин, Ницше, Маркс, Фрейд, Гейзенберг и иже с ними. Тут уже наготове были и феноменология, и неогегельянство и много чего еще. Говоря языком синергетики – произошел каскад бифуркаций и, как следствие, - смена доминанты. Так что, как это не парадоксально звучит, но в период доминирования экзистенциализма монотеизм сам оказался на положении эдакой секты (особенно это ярко проявилось в соцстранах) - тут уж сами исторические факты дают очень весомые доказательства нашей гипотезы. При постмодернизме ситуация несколько поменялась, - там актуализировалось все и на равных правах, но об этом – позже.

5.

Итак, вспомним: задача психотерапии – интегрировать личность человека с доминирующей общечеловеческой мифологией. При этом, понятая таким образом,  психотерапия каждой мифологии (а значит – конкретные психотерапевты) опиралась на тщательно разработанную картину мира данной мифологии.

В мифологии ЯЗЫЧЕСТВА основной задачей «психотерапии того времени» занимался жрец (шаман и т.п.) Картины мира особенно позднего язычества были весьма достойными (взять, к примеру, египетскую или эллинскую культуру).

В мифологии МОНОТЕИЗМА основной задачей «психотерапии» занимался священник, опирающийся на весьма и весьма развитЫе  теологические доктрины.

Но вот случился кризис МОНОТЕИЗМА. Тут, собственно, и появилась психология и психотерапия. Причем те, кто ей занимались, опирались на очень мощные философские системы. Возьмем переходный период: Фрейд создал психоанализ после того, как несколько лет занимался философией под руководством Брентано. И психоанализ имеет такие мощные корни, как эмпиризм и реализм. Основной опорой Адлера и его школы была философия Шопенгауэра и Ницше (не говоря о всесторонней образованности в других философских областях), Юнг – тот перелопатил вообще все, что до него было в области философии – тут перечислять запаришься. Наконец Структурный психоанализ Жака Лакана выстроен на феноменологии Гуссерля, теории языка Соссюра и непосредственно на экзистенциализме.

И вот уже 1940-е – 50-е. Появляется и развивается психотерапия, философским корнем которой является уже ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ (так сказать, собственной персоной). Речь идет о Гештальттерапии Фрица Перлза, Психодраме Якоба Морено, гуманистической психотерапии Карла Роджерса и еще много о чем.

Отметим основную для этого параграфа мысль: все перечисленные направления психотерапии (и добросовестные психотерапевты, работавшие в русле этих направлений) опирались на целостные картины мира, отраженные в основных философских школах доминирующей мифологии. И, собственно, основная задача психотерапии, таким образом ВЫПОЛНЯЛАСЬ (порой худо-бедно, но все же).

Конец 1970-х: появление Нейролингвистического Программирования (Гриндер и Бэндлер). К ним уже возникают кое-какие вопросы, хотя авторы выглядят, как вполне приличные граждане и, вроде бы, опираются на исследования в области лингвистики и семиотики, но по их же утверждениям, всяческую идеологию отрицают, так как НЕ ЗНАЮТ, «как оно все на самом деле», что весьма похвально.

Но вот что мы имеем дальше (в Европе и Штатах – пораньше, в России - с конца 1980-х)? А имеем мы полную хрень, которая чем дальше, тем... Опять - шаманы, холодинамики разные, дэиры, теософичеко-контактерское раздолбайство, какие-то холистические движения и т.д. и т.п. – всех не перечислишь и слава Богу. Вроде бы, на первый взгляд, - несомненный прогресс, дальнейшее, так сказать, «энерго-информационное развитие»...Дело только в том, что у большинства этих хреней предельно узкие и плоские картины мира. Так что, на второй взгляд, основная задача психотерапии выполняться перестает. Народ зомбируют зауженными, частными мифологиями, системами верований совсем не отвечающими «переднему краю» общечеловеческого развития.

Что же это? Куда мы идем? Куда катимся, едрить твою? Неужто вектор общечеловеческого развития обломался?

Спокойно! Все идет путем. Само понятие «вектор» в эпоху постмодернизма уже неадекватно. Поясним что и как: в 1970-е – 80-е произошла-таки вроде бы незаметная, но кардинальная революция и место ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМА, захватив вокзалы, телефон, телеграф, а главное – средства массовой информации, занял ПОСТМОДЕРНИЗМ. Это означает, что то метафизическое дерево, которое мы обозначили вначале, где последовательно выступали ЯЗЫЧЕСТВО, МОНОТЕИЗМ, ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ... – рассыпалось в пух и прах и превратилось в весьма странную штуку – ризому (о ней мы очень подробно поговорим в п.10). Рассыпались ограничения, иерархии, структуры, появилась возможность свободной интерпретации всего чего угодно. Ризома – понятие философии постмодернизма, фиксирующее принципиально неструктурный и нелинейный способ организации целостности, оставляющий открытость для собственной подвижности и, соответственно, реализации ее внутреннего творческого потенциала самоконфигурирования.

Короче, постмодернизм постулирует отсутствие единой трансцедентальной истины, то есть, допускает равновозможность и равноправность любых культурных форм, а значит и любых форм психотерапии в том числе. Как говорится: «какая барыня не будь – все равно ее е...уть». Хочешь – иди к психоаналитику, хочешь – к гештальттерапевту, хочешь – к шаману, а то и вообще к какому-нибудь «изобретателю велосипеда»... Что не есть плохо, ибо все входит в парадигму постмодерна, как доминирующей мифологии. Получается – «невыносимая легкость бытия»...

Так что, с одной стороны поглядишь – психотерапия в эпоху постмодернизма действительно растерянная. А с другой стороны – вроде бы и нет, все идет путем. Все путем, потому что разброс личностного развития сейчас очень велик, поэтому плюральность постмодерна очень кстати. Отдельная личность за свою жизнь проходит весь исторический путь, которым шло человечество тысячелетия. Кто быстро проходит, а кто застревает. Поэтому, кому-то действительно к шаману нужно, кому-то – в церковь, а кому-то к гештальттерапевту... Важно лишь, чтобы каждый попал по адресу. Но так, увы, не получается. Поэтому и растерянная психотерапия...

Издержки ситуации еще и таковы, что несмотря на общую плюральность форм и методов, большинство психотерапий на деле держится за свою узкую мифологию и мало кто действительно выходит на весь охват и опирается на все богатство постмодерна и предшествующее ему – включенное им в себя – наследие. Потому-то мы и озаглавили это эссе все же «Растерянная психотерапия. Рас-терянная психотерапия. Растерянная психотерапия». О! – в этом названии - множество смыслов, но об этом – дальше.

6.

Растерянная психотерапия. Психотерапия-в-себе... Или: психотерапия-к-смерти (каково?). Или еще так: психотерапия-рас-терянная-в-себе-к-смерти-бытие. Это так – преамбула. Сказка будет впереди.

Один добрейший человек в ответ на наше замечание о том, что таких вещей, как, например, чакры в реальности не существует - это лишь определенная система координат, прислал письмо, в котором с праведным негодованием отстаивал эти самые родные и любимые ему чакры: «Если вам не достаточно внешних реакций человека, находящего под воздействием этих сил (энергетики чакр), вы можете проверить свои чакры с помощью энергетического маятника».

О, святая наивность! Около двадцати лет мы занимаемся практикой, - все что связано с восприятием. Из них лет десять мы работали в модели чакр настолько интенсивно, что не то, что маятник, - от них прикуривать можно было. Активизация и торможение энергетики чакр через всевозможные виды движений (статики, динамики), дыхания, и особенно внимания. Какое там - маятник - менялись событийные ряды, судьбы...

И все-таки это лишь модель, а не реальность. Причем модель текучая, свободная для бесчисленных переконфигураций. Прибегнем далее к понятию, введенному в философию 20 века Людвигом Витгеншейном - «языковая игра»: «Языковая игра - определяющая модель построения текста, в котором слова определяются в строго определенном смысле, что позволяет строить непротиворечивый контекст». При чем тут язык и слова – можно недоуменно спросить? О! Вот тут-то мы самым лихим способом проинтепретируем Жака Деррида (заручившись его же письменным разрешением – например из его работы «Письмо и различие»). Мир и человек рассматриваются Деррида, как текст. Бесконечный слой интертекстуальных связей неизбежно ведет при этом к принципиальной полисемантичности любого текста, его текучести, неопределенности. Отсюда Деррида выводит утверждение о принципиальной метафоричности любого мышления... Запомним это...

Деррида – мыслитель достаточно осторожный. Он слов на ветер не бросает (жаль здесь нет самого Деррида, - он оценил бы эту метафору в связи с его именем!) Мы же не столь осторожны, более того – дерзки и не ограничены в своих интерпретациях. Поменяем правила языковой игры (с условием, что получим также непротиворечивый контекст). Расширим понятие языка и знака на принципиально любое явление. Тогда и мир и человек предстанут в самом прямом виде, как ТЕКСТ. Если речь идет о восприятии, то мы будем подразумевать перцептивный текст. Ощущения, звуки, образы – все это – язык. Более того, - язык, это и чувство, и мысль и событие. Любое микро и макроявление мира – знак языка. (Может быть, Деррида и это имел в виду, но прямо сказать не решился, будучи мыслителем осторожным). Итак, мы имеем самую непосредственную интерпретацию базовой позиции постмодернизма о тотальной семиотичности бытия. Наивный эзотерик может спохватиться: какая, мол, тотальная семиотичность, а как же остановка внутреннего диалога и то - самое сокровенное молчание - из которого и рождается ВСЕ? (лирично, блин, молодцы эзотерики, - хотя мы тут сами за них сказали...) Ответим: и молчание – тоже текст, ну скажем метафорически, что это пробел в тексте... Тоже – знак. Язык – никуда от него не денешься – старина Лакан это прекрасно понимал... Итак, еще раз: мир и человек – ТЕКСТ. И Деррида говорит нам о принципиальной полисемантичности любого текста, его текучести и неопределенности, метафоричности. Отлично! Вернемся теперь, вооруженные этими определениями, к чакрам и языковым играм. Попробуем слова Витгенштейна прочитать следующим образом: «Языковая игра - определяющая модель построения текста (когда речь идет о чакрах - перцептивного текста), в котором слова (читай - переживания, как совокупность телесных, психоэнергетических, эмоциональных, ментальных, событийных и ценностных дискурсов) определяются в строго определенном смысле, что позволяет строить непротиворечивый контекст». А так как любой текст, согласно Деррида, принципиально текуч и неопределен, то правила игры, в общем-то можно поменять (что сложно, т.к. есть инерция структур восприятия, заданная культуральной моделью - в данном случае моделью чакр), т.е. придать дискурсам другие смыслы и тогда исходный перцептивный текст (человек) может быть прочитан, проинтерпретирован - со всеми вытекающими отсюда следствиями и для восприятия (эмоций, мышления, телесных ощущений, событийных рядов) и уж тем более для маятника - абсолютно по другому. Можно сыграть в игру (на полном серьезе, и маятник будет соответственно реагировать) где будет не 7, а 27 или 92 чакры (просто это очень неудобно) или всего одна или ни одной вообще...

Впрочем, это не только теоретические построения. Если достаточно свободно владеть своим восприятием, то все эти варианты вполне реальны. Тем более, что в разных культурах мы встречаемся действительно с самыми разными вариантами работы с психоэнергетикой человека. Существуют традиции, где чакр действительно нет, а есть каналы и меридианы. Есть и другие – где не семь чакр, а восемь или тридцать три. И с этим люди работают. Итак, такая, казалось бы модель, которая и маятником (ети его) измеряется (и свечи мерцают, и... вороны каркают и etc.) оказывается НЕ реальностью... - А системой координат, которая может быть удобной для решения каких-то задач и которую мы можем по необходимости менять на любую другую (разумеется, удобную, иначе смысла мало). А ведь многие современные психотерапевты и иже с ними свято верят, что так мир и устроен (не только чакры, но и вообще построения и основные понятия и переживания, на которых базируется та или иная психотерапия). А когда психотерапевт сам в это верит, то и клиенту будет эти верования насаждать, - тем самым, неизбежно ограничивая свободу интерпретаций, а следовательно и саму потенциальность и креативность его (клиента)... Вот мы и получаем, что одна, бля, частная мифология на другой сидит и третьей погоняет. Не будем, однако, об этом долго грустить и двинемся дальше.

7.

Давайте продолжим со следующего тезиса: мир и человек – ТЕКСТЫ предельно нелинейные. Нелинейность – это одно из ключевых понятий синергетики. Математические уравнения, описывающие процессы самоорганизации – существенно нелинейные уравнения. Это значит, что они имеют не одно, но множество равновероятных, но качественно различных решений. А множеству качественно различных решений нелинейных уравнений соответствует множество путей эволюции системы, описываемой этими уравнениями. Применительно к ТЕКСТАМ это будет звучать так: множество качественно различных интерпретаций ТЕКСТОВ. Можно предположить, что если бы удалось составить уравнение, описывающее Вселенную или человека (как образ и подобие), то оно было бы предельно нелинейным, то есть имеющим бесконечное число качественно различных решений. Решение таких уравнений - бесконечное количество интерпретаций. Итак, если мы исходим из базовой посылки постмодерна о тотальной семиотичности бытия, то можем утверждать, что и человек и мир - это бесконечно самораскрывающийся, саморазвертывающийся и самоинтерпретирующийся ТЕКСТ.

Существуют, конечно и линейные тексты. Это касается, прежде всего, текстов литературных (к примеру, сюда можно отнести весь массив так называемой «контактерской» поебени, ну и многие другие, конечно, произведения; некоторые из них даже весьма приятно читать). Отметим лишь, что если отсутствует свобода самоинтерпретаций, как в это происходит в линейных текстах, то у читателя может сложиться впечатление, что мир действительно таков, как повествует книга, даже если автор отталкивается не от умозрений, но от практики и опыта переживаний. (Об этом уже шел разговор в п.6). Тогда возникнет впечатление, что существуют действительно такие штуки, как чакры, субличности, незавершенные гештальты, эдиповы комплексы вместе с бессознательным, как таковым, а заодно - все и всяческие одержатели, бесы, духи, сам, бля, дьявол... - что все это и есть реальность, а не сетка координат или интерпретация текстуры предельно нелинейной, а значит, «читающейся» как угодно (в зависимости от культуральных, генетических и прочих фильтров) Реальности: «читающейся», как ТЕКСТ и в переживании, и в практике, и, естественно уже в мышлении. 

Далее нам понадобятся понятия «означающее» и «означаемое», введенные в философию и теорию языка Фердинандом де Соссюром. Воспользуемся определением, которое дает Умберто Эко в своем «Введении в семиологию» («Отсутствующая структура»): «Означающее – это образ звукоряда, называющего ту или иную вещь, в то время как означаемое – это образ вещи, рождающийся в уме и соотносящийся с другими такими же образами. Связь означающего и означаемого произвольна, но, навязана языком, который является кодом».

Возьмем такой пример, как соитие двух гомосеков. И у первого из них ЧЛЕН В ЖОПЕ, и у второго – ЧЛЕН В ЖОПЕ. Одни и те же слова, но какая потрясающая разница между первым и вторым! Ситуация прямо-таки чуть-чуть не дотягивает до фундаментального Бинера Инь-Ян, а слова, повторимся, - ОДНИ И ТЕ ЖЕ. (Как тут не вспомнить Сергея Курехина: «Не важно, кто сверху, а кто снизу. Главное – кто кого е..ет».) Как мы видим, означающее одно и то же, но ситуация – явно нелинейная, поэтому мы имеем, как минимум два означаемых.[1]

Однако, не будем задерживать внимание на не очень приятных (впрочем, для кого как) сценах и двинемся дальше. Однажды мы послали некий (достаточно нелинейный, на наш взгляд) текст приятелю. Он в ответ прислал отзыв. Когда мы перечитали этот отзыв, то решили поначалу, что речь в нем идет совсем о другом произведении. Но нет, - оказалось, что отзывался приятель именно о нашем тексте. Вот что мы написали ему в ответ: «То, что мы написали и То, что ты прочитал - совершенно разные вещи, ХОТЯ БУКВЫ ОДНИ И ТЕ ЖЕ !!!»

Если понять (вернее – прочувствовать) эту идею, тогда понятно будет и очень многое другое. На эту тему анекдот есть: наркоман играет в «Поле чудес» - отгадывает слово. В результате отгадал все буквы, а слово не смог прочесть... Это про всех нас: СЛОВО (которое было в НАЧАЛЕ (Иоанн 1,1) почти никто не может «прочесть», хотя «буквы» отгадывают многие.

Со СЛОВОМ и «буквами» изящная метафора получилась, недаром действительно В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО и т.д., а потом оно стало самоинтерпретироваться («время стало времениться», как лихо заметил Плотин). Тогда мир можно (в метафоре постмодерна) действительно рассматривать как автохронное и имманентное движение семиотических сред, - ТЕКСТОВ.

ТЕКСТОМ, напомним, будет и ощущение, и чувство, и пустота, и вообще любое явление, а не только мысль или шрифт на странице. И тогда новым взглядом (множеством новых взглядов) видна эволюция и историчность человеческого познания от язычества до постмодерна, как иногда последовательное, а иногда бифуркационное - скачком - приближение ко все более нелинейным описаниям неописуемого, приближение - допускающее сейчас абсолютный плюраллизм в выборе системы координат. И развитие отдельной личности - может быть на «переднем крае» общечеловеческого, а может тормозить на стадиях язычества, монотеизма, феноменологии, экзистенциализма, может опережать общечеловеческий (у единиц), может уклоняться в тупиковые отстойные дорожки типа дурного варианта «эзотерики» (особенно массовой) и т.п.

Возвратимся к случаю, когда читатель прочитал нечто, совсем иное, чем писал автор, хотя буквы и слова были одни и те же: мы ведь тоже для себя распаковали лишь часть спектра из написанного нами же. Это значит, что само наше авторство – под вопросом. Впрочем, - как и любое авторство, - набор букв хоть сколько-нибудь нелинейного текста – «означающее» - может быть распакован через, порой, невообразимое множество смыслов – «означаемых». Потому в постмодернизме и появляются метафоры «текст без автора» или «мир без Бога», потому что, когда текст написан - он, чем более он нелинеен, - становится самостоятельной причиной самого себя, т.е. свободен от внешней причинности, заданной автором, как и мир – предельно нелинейный ТЕКСТ, будучи сотворен, оказывается свободным от внешней причинности (Бога), - он уже сам причина сам себя.

И тут уже не помогут понятия, типа Целостности и другие расхожие представления, которые сейчас становятся во многих случаях статичными, а значит, ограничивающими ПОНЯТИЯМИ.

Рассмотрим интересный, с точки зрения психотерапии, вопрос: «кто совершает выбор?» В мифологии язычества - боги, в мифологии монотеизма – все по воле Единого (или наущению лукавого, который пользуется некоторой свободой воли человека). Промежуточная мифология психоанализа дает такой ответ: «выбирает бессознательное». В мифологии экзистенциализма – я сам и никто иной ответственен за свой выбор. В мифологии постмодерна мы скажем так: ТЕКСТ интерпретирует сам себя. И это будет ответ. Он подразумевает множество прочтений: и то, что боги, и то, что выбор – воля Единого, и то, что это я выбираю, и все комбинации вышесказанного и еще, признаться, многое и многое другое. Ответить на вопрос: «кто выбирает?» словами «ТЕКСТ интерпретирует сам себя» - это даже прикольнее, чем ответ Будды «не я хожу, а происходит прогулка», потому что включает и этот ответ в том числе...

Язык говорит сам с собой через посредство человека, который сам - тоже язык (перцептивный и не только), выстроенный по определенным правилам.

И еще, как наметка темы: выражаясь языком Кастанеды «точка сборки» у людей в последние годы стала настолько подвижна, что любые представления о Едином, Целостности, Центре и т.п. теряют смысл, необходима трансгрессия*, чтобы выйти по ту сторону внутренней тишины и осознать, что никакой Целостности и единства нет, что мир - принципиально незамкнут и недостроен (как и человек), что на смену традиционных построений метафизики приходят нелинейные, нецентрированные, разломанные, случайные, аструктурные принципы описания восприятия и мироздания, отсутствие какого либо центра (метафора Гермеса Трисмегиста, а затем Паскаля о мире, как об умопонепостижимой Сфере, центр которой везде, а периферия отсутствует - перестает работать – мы к этому вернемся позже).

*Трансгрессия – одно из ключевых понятий постмодернизма, фиксирующее феномен перехода непроходимой границы, - прежде всего, границы между возможным и невозможным (Мишель Фуко, Жорж Батай, Морис Бланшо).

8.

Когда говорят о постмодернизме, то одна из первых ассоциаций (а по сути – программный тезис постмодерна) – плюраллизм. Для постмодернистской установки все культурные формы и смыслы, и вообще – любые ТЕКСТЫ и интерпретации исходного ТЕКСТА – СЛОВА, которое было В НАЧАЛЕ - принципиально равны по своей ценности, независимо от исторической удаленности, культурного происхождения и других факторов.

Один наш знакомый, когда зашел разговор о плюрализме в постмодерне, высказал идею, что настоящего-то плюрализма не существует. Потому что равноценно все может быть только для того, кто отстранен от всех идеологий и верований и не вошел ни в одно учение глубоко, не добрался, что называется, до уровня сакрального. (В постмодернизме мы и имеем программный отказ от самого понятия «глубина»). Для человека же, погруженного в то или иное учение, не существует никакого плюрализма, так как истину он допускает исключительно через свое учение и, хотя в мыслях (ежели он человек «продвинутый», хотя все равно долбанутый на своем учении) и может прийти к некому «экуменизму» и признанию равноценности и его и некоторых других учений, но нутром-то он этого не чует и в переживании его никакого плюрализма нет. Эта мысль нашего знакомого не лишена логики.

Для нас же она послужила отправной точкой для того, чтобы сделать следующий шаг – за постмодернизм. В принципе, похожий шаг был сделан еще в 70-х Жилем Делезом и Феликсом Гваттари в работе «Капитализм и шизофрения», где они развили концепцию так называемого Шизоанализа. Шизофреничность (раздробленность сознания) в Шизоанализе рассматривается, не как психиатрический диагноз, а как ментальность, противопоставляемая параноидальной, фиксированной на одном неподвижном центре, на единственности истины.

 Причем этот шаг Делеза и Гваттари был сделан в рамках самого постмодернизма, потому что в 1970-х еще никакого выхода за постмодернизм не могло быть – не существовало ни исторических, ни технологических предпосылок. Мы же, как в свое время, молодой Ильич, пойдем другим путем. Рассмотрим для начала собственный опыт. Один из нас за двадцать лет прошел несколько школ: двухгодичный курс классического психоанализа (который потом сам практиковал некоторое время), по полтора-два года практиковал (погружаясь в идеологию и методологию достаточно глубоко) гештальттерапию, психодраму, юнгианство, транзактный анализ, а еще десять лет обучался в серьезной эзотерической школе, где дошел до уровня мастера школы, требующего неформального погружения в учение. Кроме того, было и достаточно основательное погружение в монотеизм, затем - в некоторые «ереси» (гностицизм, алхимия, герметизм), да и в некоторые языческие верования. Сейчас, выйдя из всех этих верований и методологий у него сохраняется возможность войти в любое из этих (и не только этих) учений на необходимую глубину. Шизофренизировавшись таким образом, он не только умом, но и всей душою стал плюралистом, по крайней мере, признавая, до глубины души принимая и располагая возможностью использовать состояния, методологию и инструментарий (читай – ТЕКСТЫ) нескольких различных и противоречивых между собой учений, осознавая их равноценность.

9.

Итак, если говорить о психотерапии (в терминах нашего мифологического подхода), то для нас равноценны и равнодоступны ТЕКСТЫ некоторых языческих верований, монотеизма (включая еретические версии оного), психоанализа, юнгианства, гештальт-терапии, гуманистической психотерапии, трансперсональных версий психотерапии. Конечно, будучи существами (ТЕКСТАМИ) принципиально недостроенными, мы остаемся еще не окончательно шизофреничными. Так, в частности, мы не признаем ПОКА равноценность (с перечисленными) учений разных там жикаренцевых, свияшей, и многих других друзей (воистину: «таких друзей – за одно место, - да в музей»). Но ничто не мешает нам со временем поубавить в отношении них скепсис, и включить их в свою мифологию на равных со всем остальным. (тем более, что лично против упомянутых товарищей мы ничего не имеем.)

Однако, пора уже перейти к описанию технических предпосылок того самого шага за постмодернизм, который мы дерзнули сделать. Исторические же предпосылки состоялись в тот момент, когда мы (поначалу обалдевшие от собственной крутости, но после подуспокоившиеся в связи с вышеозначенными рассуждениями об «авторстве») замкнули тезис о Вселенной, как непрестанно развивающемся самоинтерпретирующимся (автохронно и имманентно) ТЕКСТЕ на евангельское «В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО И СЛОВО БЫЛО У БОГА И СЛОВО БЫЛО БОГ» (со всеми вытекающими значениями для человека, как Образа и Подобия). Проделав подобную операцию, мы, тем самым, обозначили возможность освобождения ТЕКСТА от симулякров (копий с несуществующего оригинала ТЕКСТА), а следовательно – закрыли скобки мифологии постмодерна. Так что, с момента, когда вы читаете этот текст, вы вполне можете жить уже в мире за границами постмодерна).

Добро пожаловать в следующую мифологию (название мы пока придумать не успели)!

В 1998 году мы открыли для себя (разработанную в начале девяностых психологом-экстремологом Олегом Бахтияровым) психотехнологию ДЕКОНЦЕНТРАЦИИ ВНИМАНИЯ (дКВ), которая и является одной из технических предпосылок для шага за постмодернизм. Описание ее в короткой статье было бы профанацией, поэтому мы отсылаем интересующихся к оригиналу – книге О.Г.Бахтиярова «Деконцентрация» (Изд-во «Ника-Центр» 2002г.), а еще лучше к тем, кто может показать саму технологию (к нам, в том числе).

Здесь же мы приведем несколько выдержек из этого текста, касающихся непосредственно «преодоления постмодернистской ментальности» (название одной из глав).

«Плоскостная дКВ иллюстрирует на уровне элементарных психотехник ментальность постмодернизма. В самом деле, подобно тому, как для постмодернистской установки все культурные формы и смыслы принципиально равны по своей ценности, независимо от исторической удаленности, культурного происхождения и стоящей за данной культурной формой степени духовной напряженности, - для плоскостной дКВ принципиально равны и не обладают никаким преимуществом отдельные чувственные фрагменты поля восприятия, независимо от их пространственной удаленности, принадлежности тому или иному предмету или процессу. Постмодернизм – это плоскостная деконцентрация на истории культуры. 

Однако техника дКВ содержит в себе и возможность преодоления постмодернистской ментальности. Всего лишь один элемент техники дКВ – введение в качестве поля восприятия третьего пространственного измерения, глубины – обращает плоскостную дКВ в объемную, что порождает новую, фиксируемую сознанием, характеристику объекта – расстояние до него. Место субъекта в пространстве теряет свою исключительность: объемная дКВ превращает его в одно из прочих однородных и равноценных наряду с другими явлениями мест.

Объемная дКВ символизирует нечто, прямо противоположное постмодернизму, это уже “антипостмодернизм”...» Здесь мы не согласимся с Олегом, ибо объемность не предполагает отрицания многих положений постмодерна, как это видно и из дальнейшего описания и из того, что мы покажем ниже. «Объемная дКВ позволяет войти в мир реально существующих предметов, сохранив их истинные пропорции и градации. Но при этом преодолевается иллюзорная центральность положения данного, этого, субъекта в мире, символизируемая системой прямой перспективы. Переживания объемной дКВ сродни, скорее, системе перспективы древней китайской живописи. Китайские пейзажи с их одновременным присутствием в картине разнесенных на огромные расстояния частей ландшафта – гор и лесов – напоминают то восприятие мира, которое остается после опыта глубокой объемной деконцентрации внимания.

Таким образом, объемная дКВ возвращает плоским следам и отпечаткам культуры статус культурного явления.» Вставимся: УНИКАЛЬНОГО КУЛЬТУРНОГО ЯВЛЕНИЯ. Причем слово «уникального» для нас далее будет принципиальным! «Крайний отход изображения от реальности, составляющий сущность постмодернизма, сменяется движением изображения в направлении воссоединения с реальностью. Так появляется проект культурного контрпроцесса»

«Объединение объемной пространственной и объемной временной дКВ, дКВ-синтез – объемное сознание – создает основу и для осознания Космоса и своего положения в нем, как реальности, а не иллюзии, отражающей специфику аппарата восприятия, и для осознания ограничений Космоса, и для принятия факта невидимых реальностей за его пределами». Вот здесь мы вступим уже с Олегом Бахтияровым в полемику: следующая за постмодернизмом мифология, «более объемная», в которую нас вводит и проделанная нами выше операция и технология дКВ, остается мифологией, более точной аппроксимацией, но все же не реальностью, как она есть (хрен ее знает, как она есть). Мы попадаем в ситуацию, когда мы можем одномоментно схватывать огромный (по сравнению с предыдущей мифологией) спектр интерпретаций ТЕКСТА. Огромный, но не ВЕСЬ, так как сам ТЕКСТ является не окончательно развернувшимся (он находится в непрерывном процессе саморазвертывания, причем в этом процессе возможны – здесь мы сохраняем основные посылки постмодернизма – неожиданные разрывы, нонсенсы и т.п.) В пределе мы можем соприкоснуться с «передним краем» разворачивающейся реальности, но соприкоснуться изнутри мифологии (как это, собственно, возможно было во все времена и эпохи – соприкоснуться с «передним краем» через границу мифологии данной эпохи: язычество, монотеизм, экзистенциализм, постмодернизм)...

Далее мы применим метафору «Пост-Паскалевской Сферы» или «Объемой ризомы» для обозначения достигнутой «передним краем» общечеловеческой мифологии ситуации. Однако, - еще несколько слов Бахтиярова: «Введение в такой дКВ-синтез невидимых областей восприятия завершает построение своего рода перцептивного языка, наглядно задающего метафизический контекст и основные составляющие Мира. Объемная дКВ представляет нам актуально сосуществующими предметы в их истинной пропорции в виде перцептивных гештальтов; всеобщую связь, объединяющую Мир в единое целое – фон, как самостоятельную единицу восприятия, знак и проекцию materia prima; и небытие, спроецированное на наш перцептивный опыт как поле за пределами восприятия – место, где нет ничего».

Оп-паньки! Здесь нам дается шанс, чтобы замкнуть еще один герменевтический круг. Мы сыграем в игру, где столкнем Блаженного Августина с некоторыми построениями гностиков, посмотрим на это столкновение с позиций Делеза, а затем перейдем к новому видению Сферы Паскаля.

10.

Одним из главных вопросов для Блаженного Августина, который сквозной нитью проходит через его «Теологический Трактат», звучит примерно так: «если творение несовершенно, то совершенен ли Творец?» Исписав на эту тему более семисот страниц, Августин утверждает: «Творец совершенен!». За три века до этого, сирийский гностик Василид пишет следующие строки о Первоначале: Оно – ничто; «Оно было, когда ничего не было, но это ничто не было чем-то из сущего, а – просто, ясно, без всяких софизмов – было всецелым ничто». Даже с маленькой буквы «ничто» (атеист Хайдеггер и то с большой буквы писал). Пожалуй, впервые вот так вот, просто, ясно и без софизмов – появляется «ничто». Потом это «ничто» повторится в учениях мистиков Запада (Дионисия Ареопагита, Майстера Экхарта, Якоба Беме) и Востока (Дзен, Дзогчен). Из этого «ничто», согласно Василиду, эманируют семь божеств, которые «унижаются до движения» и создают «первое небо». От этой первой творящей короны происходит вторая, с ангелами, властителями и престолом, которые основывают еще одно нижестоящее небо, полностью симметричное первоначальному. Это второе небо воспроизводится в третьем и так вплоть до 365-го. Божество самого нижнего неба – это Господь из Писания, причем содержание божественности в нем стремится к нулю. Он и его ангелы создали наш мир. Какое уж тут совершенство...

Наша игра интерпретаций будет состоять в том, чтобы столкнуть лбами почтенных мужей - Августина и Василида.

Сейчас трудно сказать, пережил ли Василид это самое «ничто» или просто постулировал его. Скорее всего пережил, как мистический опыт (хотя настаивать не будем). Может быть и Августин пережил. Тогда им и спорить, казалось бы, не о чем. Ан нет, есть о чем: мистический опыт, хочешь или нет, а приходится выражать в понятиях, и вот тут уже начинается неразбериха и путаница. Ибо человеческая ситуация такова, что ПОНЯТИЯ МАНИПУЛИРУЮТ СОЗНАНИЕМ. Это осознал уже в 1970-х Жиль Делез. И до него, конечно, неглупые люди это хоть как-то осознавали, но Делез не просто осознает, - он действует. Перед ним встает задача – разрушать понятия. И он разрушает их, исходя из подвижного горизонта и всегда децентрированного центра, и всегда смещенной периферии (следуя основной посылке постмодерна: ацентризму). Делез понимает, что для того, чтобы создавать копии реальности, а не симулякры, в которых погряз человеческий разум, пытающийся описать неописуемое, необходимо избавиться от иллюзий мышления и чувствования, а также от иллюзий мышления, ориентированного на чувственно-представимое. Отбрасывание иллюзий помогает ему обнаружить мир разрозненности и различий, скрывающих истинные объективности. Этот истинный мир идей является духовным слепком абсолютно иррационального Космоса, который вечно пребывает в себе; являясь изменчивым, как Протей, он вечно новый и всегда – одно и то же. Значит, его можно определить только отрицательно, через «не». Мир, к которому прорывается Делез, есть небытие, ничто. (Вспомним еще раз Василида и постараемся удерживать – подстроенный нами – его «спор» с Августином, хотя бы краем внимания на фоне дальнейших рассуждений). Итак, столкнувшись с «ничто», Делез редуцирует действительность к ее конечным и начальным основаниям, каковым является Хаосмос – внутреннее тождество Космоса и Хаоса. Образно выражаясь, Хаосмос – это некое «пространство» (в смысле пространство возможностей), где все явленности равноправны, возможности равнобезразличны, все равнослучайно, как и их (явленностей и возможностей) смысловая иерархия и субординация. Делез приходит, подобно Василиду к «ничто», а дальше - сводит «спор» Василида с Августином к бессмыслице, снимая противоречие совершенство – несовершенство. Понятное дело, что «ничто» невозможно назвать ни совершенным, ни несовершенным. Но и к Хаосмосу обе эти категории неприменимы. И Августин с ПОНЯТИЕМ совершенного Творца, и Василид с ПОНЯТИЕМ несовершенного до мозга костей 365-го Демиурга – оба остаются с носом...

И тут на «сцене» появляется Ризома (с большой буквы мы ее здесь обозначили, проникшись к ней особым пиететом). Ризома дает продристаться уже просто всем... Ризома является радикальной альтернативой замкнутым и статичным линейным структурам, предполагающим жесткую осевую ориентацию. В противоположность всем видам корневой и древовидной организации (на которой, собственно, построена вся допостмодерновская культура и философия), ризома интерпретируется не как линейный стержень или корень; она – потенциальная бесконечность, содержащая в себе скрытый стебель. Разница заключается в том, что этот стебель может развиваться куда угодно и принимать любые конфигурации, ибо ризома абсолютно нелинейна. С появлением ризомы «мир теряет свой стержень» – пишут Делез и Гваттари. Ризоморфные среды обладают собственным творческим потенциалом самоорганизации – они не кибернетические (т.е. подчиненные командам некого центра), а синергетические. Кажущийся организационный хаос на деле таит в себе потенциальные возможности бесконечного числа новых организационных трансформаций, обеспечивая безграничную плюральность ризомы. В ризоме принципиально невозможно выделение каких бы то ни было фиксированных точек, ибо каждая в своей динамике фактически предстает перед наблюдателем в качестве линии, прочерченной ею траекторией собственного движения, в свою очередь, ускользающей от жесткой фиксации. Бытие ризоморфной среды может быть понято лишь как нон-финальная динамика, и динамику эту определяют линии ускользания, движения, детерриториализации и дестратификации. Мало того, что фактически линии внутреннего членения оказываются применительно к ризоме подвижными, они еще предполагают своего рода разрывы, переходы ризомы в состояние, характеризующееся отсутствием жесткой универсальной стратификации. Ризома, в отличие от структуры, не боится разрыва. По словам Делеза и Гваттари, «ризома может быть разорвана, изломана в каком-нибудь месте, перестроиться на другую линию. Разрывы в ризоме возникают всякий раз, когда сегментарные линии неожиданно оказываются на линиях ускользания. Эти линии постоянно переходят друг в друга». У ризомы в принципе нет и не может быть ни начала, ни конца, только середина, из которой она растет и выходит за ее пределы.

Таким образом, процессуальность бытия неструктурной ризомы состоит в генерации новых версий организации, в том числе и линейных. Однако любой из этих сиюминутно актуальных и ситуативно значимых вариантов определенности в ризоме в принципе не может интерпретироваться в качестве законченного. В любой момент времени любая линия ризомы может быть связана принципиально непредсказуемым образом со всякой другой, образуя каждый раз в момент этого принципиально преходящего сиюминутного связывания определенный рисунок ризомы – своего рода временное плато ее непредсказуемо пульсирующей конфигурации (полный пердоманокль!). Итак: если структуре соответствует образ мира как Космоса, то ризоме – как Хаосмоса. Тут мы возвращаемся откуда начали. Для ясности – тем кто запутался в нагромождении предыдущих определений, приведем еще цитатку о ризоме из «Пометок на полях “Имени розы”» Умберто Эко. Она попроще и дает метафору, которую сознание хоть как-то в состоянии переварить:

«Вместо понятия "картины мира", в основе которой лежат принципы системности, соподчиненности, прогресса, появляется образ лабиринта, как символа полноты и Идеи мира. В нем разветвленные коридоры. Но в отличие от лабиринта классического, на пороге которого в твою руку сразу ложится нить Ариадны, ведущая к единственному выходу (это своеобразная метафора пути познания в традиционной мысли), - здесь его нет. Как нет центра, периферии. Дорожки подобны сетке – это ризома. Она устроена так, что каждая дорожка имеет возможность пересечься с другой. Пространство культуры, духовных форм деятельности (искусство, философия, религия, наука) – это пространство ризомы. Потенциально такая структура безгранична, хотя на самом деле она не достроена до конца. Наше освоение мира - "лабиринта" подобно путешествию по равнозначным возможностям дорожек ризомы. Так идея единства мира завершает себя в плюрализме форм, методов, принципов, направлений его освоения, который теперь не нуждается в трансцедентализме абсолютных истин».

Вот так. Оставим, однако ризому на время в покое (который, признаться, ей только снится!!!) и вспомним Сферу Паскаля. Говорят, что до Паскаля определение Сферы дал сам Гермес Трисмегист, но никто его (определение) в исполнении Трижды-величайшего, похоже, не читал, поэтому все-таки назовем Сферу Паскалевской. Определение Паскаля звучит так, или примерно так (нет под рукой – цитируем по памяти): «Мир есть бесконечная Сфера, центр которой – в каждой ее точке, а периферия отсутствует». При этом предполагается абсолютная изоморфность Сферы. Каждая ее точка такая же точно, как и любая другая и является центром. Все бы ничего, но исследовав состояние объемной деконцентрации внимания, о котором толковал Олег Бахтияров, мы обнаружили, что что-то не так. Как будто действительно – Сфера Паскаля, но вот вроде бы наебка какая-то. При попытке осмыслить пережитый опыт, пришлось внести некоторые уточнения. Во-первых, никакого центра и никакой периферии там нет. В том смысле, что - и центр и периферия одновременно. Ага – ацентризм, аккурат, как в ризоме, с той лишь разницей, что ризома – она как бы плоская. И еще одна немаловажная деталь – каждая точка этой умонепостижимой Сферы каким-то непонятным образом отличается от каждой другой. И это различие – ни что иное, как УНИКАЛЬНОСТЬ каждой точки, которая как бы - центр и как бы - периферия одновременно. Никакой изоморфности. И тут все схлопнулось: и Василид, и Августин, и Делез, и Паскаль, и Бахтияров.

Олег Бахтияров, напомним, говорил о том, что плоскостная дКВ – аналог постмодернистской версии восприятия, и что переходя к объемной дКВ мы выходим за постмодернизм (это мы уже обсуждали выше). Появляется та самая объемная – шизофреническая плюральность, позволяющая «заходить» в любую уникальную точку на любую глубину, при этом сохраняя осознание ее равноценности с другими точками. Здесь понятие точки может быть соотнесено с предметами, учениями, явлениями культуры, короче говоря – с ТЕКСТАМИ.

И то же самое мы получаем, если применяем дКВ к ризоме, которая становится объемной. То есть Пост-Паскалевская Сфера суть – Объемная ризома. От-так! Принципиально недостроенный, самоинтерпретирующийся непрерывно ТЕКСТ (в том числе, и прежде всего, через человеков – тексты перцептивные (и не только)), который конфигурирован как Пост-Паскалевская Сфера = Объемная ризома...

Что это дает? - Уникальность вместо исключительности - центрального места в мире!!! Ведь эгоцентризм любого учения углубляет эгоцентризм его адептов. И наоборот... Поэтому такой поворот позволяет действительно говорить о плюрализме и уникальности каждого учения, но не исключительности его. Если это будет происходить – поубавится спесь адептов разных школ и религий и их последователей, что – им же и на пользу...

Здесь разум умолкает...

Собственно, затронутую тему можно развивать и обосновывать в деталях, но для нашего эссе того, что написано – более чем достаточно. Перейдем постепенно ближе к психотерапии эпохи за постмодернизма, но прежде коснемся еще одной важной темы.

11.

Еще один неоднозначный вопрос, который нам хорошо было бы уяснить, прежде чем мы совершим сборку изложенных в этом эссе идей, применительно к психотерапии эпохи мифологии, следующей за постмодернизмом. Это вечный вопрос любви.

От некоторых наших знакомых, как впрочем и незнакомых тоже, мы, бывало, слышали такую фразу: «я люблю в этом человеке Бога, который в нем присутствует»; или еще с назидательным уклоном: «нужно любить не человека, но Бога в человеке». При этом, судя по слащавым выражениям лиц, произносивших слова сии, можно было догадаться, что под Богом в человеке разумеют они нечто светлое, чистое и пушистое, а говоря без обиняков – удобное лично для них. Ну, да не все так думают. И то. Но все же сама фраза: «любить Бога в человеке» достойна некоторого исследования. Если мы обратимся к нашей модели тотальной семиотичности бытия, человека и мира - как ТЕКСТА, то перед нами встанет вопрос: есть ли Бог только СЛОВО (ТЕКСТ) или также и все возможные бесконечные его интерпретации.

Перед нами в полный рост встает древняя теологическая задача о том – едины ли Творец и Творение. Но размышляем-то мы в категориях мифологии за постмодернизма, поэтому будем говорить все-таки о ТЕКСТАХ. Тогда мы получим две альтернативные возможности: 1) Любить в человеке Бога, значит любить только исходное СЛОВО за вычетом всего остального, в том числе и тех интерпретаций, которыми перед нами предстает конкретный человек. 2) Любить в человеке Бога, значит любить все возможные реализованные и потенциальные интерпретации ТЕКСТА.

Иными словами, в первом случае мы любим не человека, а тот идеал, которым он может потенциально быть (за вычетом, естественно того, что он есть на данный момент), а во втором случае мы любим и то, что есть и те, - все безграничные (любые!!! – не только удобные для нас или вписывающиеся в канон) потенциальные возможности, которые могут быть – без всякого вычета, - и наличное и потенциальное. Первый случай представляется более удобным и безопасным, в то время, как второй несет с собою риск (мало ли какие там потенциальные возможности, да и наличное-то может быть в чем-то неприятным и неудобным).

Лично нам ближе вторая, более рискованная ситуация. Для подкрепления этой позиции мы призовем Фому Аквинского. Даром, что из другой мифологии, но говорил на близком нам языке. Фома утверждал, что каждый человек – особая мысль Бога (ну как тут не подставить - ТЕКСТ!), осуществленная в особом творческом акте создания души. Бог, согласно Фоме, есть абсолютное бытие. Человек не обладает качеством абсолютного бытия, он лишь аналог бытия, он причастен бытию. И вещи и люди, и Бог действительны, то есть «есть» по разному. Действительность не только «есть» как нечто предзаданное, она «есть» и то, чем «может быть». То, что «есть» и «может быть» Фома называет латинским словом «ens». Ens – бытие, но не просто ставшее и становящееся, или свершенность чего-то идеального, ens – острота бытия, как полная его развернутость, как мыслимо возможная полнота существования. Бог есть такое бытие, в котором сущность и существование совпадает. Человек тяготеет к этому, так как наделен бытийной потенцией. У человека есть лишь некоторая полнота, потенция быть. Это понимается как то, что он может «быть» всей полнотой, а может и не «быть». То есть, для Фомы Бог – вся потенция бытия, а человек – частичная, хоть и тяготеющая к ней.

Приятно, что наши рассуждения совпали с классиком! Так что ничего вычитать и вырезать не будем! Но и задача - любить - получается невзъ...бенная... С тем и перейдем дальше, к тому, чтобы обозначить, - как растерянную в эпоху постмодернизма психотерапию начать собирать.

12.

Ну что, – вот мы и подошли к тому, чтобы обозначить основные черты психотерапии (и, кстати, педагогики) наиновейшего времени.

И здесь мы, как это ни странно и как этого следовало ожидать (выбирайте) видим линии, - нет, вернее будет сказать - траектории преемственности между разными мифологиями. Например такая траектория: Сократ – Николай Кузанский – Хайдеггер – Делез - ...

Что же объединяет столь разные фигуры? – Позиция НЕ ЗНАЮ!!!

Когда ты не просто понял, но до печенок, до предстательной железы, до ануса пережил, что ты нихера НЕ ЗНАЕШЬ о том как оно все «на самом деле», и что такое это «на самом деле» тоже НЕ ЗНАЕШЬ, вот тогда ты можешь проводить психотерапию и/или обучение в новой мифологии. Но только этого недостаточно. Тебе необходимо быть настолько шизофреничным, чтобы жонглируя различными системами координат уметь глубоко внедряться в любую интерпретацию ТЕКСТА. Сохраняя позицию плюрализма (не только умом понимая, но как уже выше отмечалось, переживая эту позицию) входить на глубину того или иного ТЕКСТА, распаковывать смысловые пакеты и передавать их тем, у кого есть на то запрос. Становиться, как говорил Лосев, Человеком Универсума (читай – быть способным вместить в себя, равноценно и в полном объеме все больше самых различных, зачастую самых противоречивых ТЕКСТОВЫХ интерпретаций, что возможно только через позицию НЕ ЗНАЮ). Конкретный инструментарий произволен. Работа идет как предельная импровизация, неповторяющаяся и неповторимая, игра координатными системами, абсолютная свобода и любовь к Богу в человеке (та самая, о которой мы говорили в п.11).

Основная болезнь современного человека – эгоцентризм (тут, как говорится, и к попу не ходи, тем более что поп у нас в другой мифологии остался). Объемный плюрализм, позиция НЕ ЗНАЮ, переживание Бога в себе и в Другом, как Объемной ризомы (!!! Не даром мы посвятили Объемной ризоме столь много внимания) могут привести нас действительно к «переднему краю»: чем больше мы становимся Человеками Универсума, - богами, тем больше отход от себя - к миру, Богу и Другому. О чем, собственно, толковал Христос (возлюби Господа и возлюби ближнего своего) и что с гениальной научной прозорливостью выразил Алексей Алексеевич Ухтомский своим тезисом о смещении доминанты на Другого, на Собеседника:

«Одной основной мелодией заполнена моя жизнь. Мне представляется тревожным, опасным и вредным для человека то состояние, когда сбываются мысли. Эта болезненная мелодия мучительно объясняет, почему в моих глазах так исключительно драгоценно человеческое лицо и влияние на человека другого лица. Когда у человека все сбывается по его мыслям, это ведет его к самоудовлетворению, покою и глухоте относительно голосов, которые рядом с ним. Самоудовлетворенный и довольный своими мыслями человек солипсичен. Этим он довел себя до конца. Хорош человек тогда, когда он в борении, и прежде всего в борении с самим собою, когда он в творчестве готов принять реальность, всегда новую, вопреки своим излюбленным теориям и покою. Но где наименее выдуманная мною самим, наиболее безусловная, наиболее конкретная и непрестанно новая реальность, как не в живом человеческом лице вне меня? Что же более нового, непрестанно меняющегося, чем человеческое лицо рядом и около меня? Поставить доминанту на человеческое лицо, то есть на реальнейшую из реальностей, то, что дано мне и тебе сейчас, в ближайшем встречном человеке, это значит уметь заранее приветствовать и принимать все то новое, постоянно вновь заявляющее о себе бытие другого, независимо от моих ожиданий и теорий о нем. Категория лица должна быть принята в качестве вполне самостоятельного, исключительного фактора опыта и жизни наравне с такими категориями, как причина, бытие, единство, множество, цель. И человеческая деятельность, и культура, исторический подвиг являются поистине "звенящей медью и бряцающим кимвалом", пока человек не внес в свой обиход категорию лица, пока доминанта его не поставлена решительно на лицо вне его. Любимое человеческое лицо лучше всего символизирует то, что представляет для человеческого мышления и поведения истина, предчувствуемая, но не дающаяся в руки, влекущая за собой все далее вперед. Она всегда нова и всегда впереди.»

И еще, что называется, под занавес, - слова Сергея Курехина, музыка которого сопровождала написанное нами выше без-образие: «Нужно всего лишь сильно любить образец, который копируешь, чтобы придать ему карикатурный характер, но при этом нужно сохранять к нему любовь, естественную любовь»...

НА  БЛАГО  ВСЕХ  ЖИВЫХ  СУЩЕСТВ

Данный текст абсолютно свободен от такой идиотской категории, как «авторские права». Он может быть размещен где угодно и кем угодно даже без упоминания фамилий так называемых «авторов».